Вдруг остановился, вгляделся в страницу и пробормотал:- Что за чёрт!Он нашёл суровые и грустные стихи, начинающиеся словами:
Равнодушен древний храм на мысе над обрывом...Перемешала смерть в рудой земле пустынь Героев бронзовых и мраморных богинь.Покоя славу их в кустарнике дремливом.
Он увидел строчку:" Земля, как мать, нежна к забытым божествам" - и вспомнил дневник Нелидова, сияние капитанского примуса и своё купанье в Серебрянке.Широкий ветер дул на горячие пески и переворачивал твёрдые страницы."Эх, жить бы так целую вечность", - подумал Берг и вздрогнул от окрика Обручева:- Ложитесь!Берг поднял голову.- Ложитесь, говорю вам. Спрячьте голову! Это она!Берг перевернулся спиной вверх, положил голову на руки и из-под пальцев посмотрел вдоль берега. Навстречу шла Левшина. Ветер рвал её платье, она по-детски придерживала его у колен. Ветер обнажал её ноги, показывая черту чёрных, туго обхватывающих бёдра, трусиков. Её улыбка, блеск глаз и зубов производили впечатление необычайной молодости. Она казалась подростком. Нинка бежала по краю прибоя. Левшина сказала:- Нинок, ты смотри получше. Не пропусти дядю.Берг затаил дыхание, - в рот ему попал песок. Левшина остановилась шагах в ста и сбросила платье.- Берг, - сказал Обручев, - не похоже, что это её дочка. У неё тело девушки. Она повторяет, мне кажется, ваш гениальный план. Она ищет нас.- Ну и пусть. - Берг сел спиной к Левшиной и начал поспешно одеваться. Ну и пусть. Что вы, не понимаете, - надо смываться."Смылись" они очень быстро.Берг отправил "рапорт" капитану о том, что ни Пирросона, ни Нелидовой в Одессе не обнаружено и что он выезжает в Севастополь.Уехал он через два дня. Шёл "Ильич". На просторных палубах было свежо и чисто, в проходах дул сквозной приятный ветер, а на молу лежал чудовищный зной и пахло серой. Обручев не выдержал и сбежал.Берг насвистывал и бродил по пароходу среди чемоданов, детей, собак, возбуждённых женщин, крика, грома лебёдок. Берег ушёл стаей машущих крыльями чаек, - провожающие махали шляпами и платками.Прошли ржавые от зноя берега Фонтана, пляж Ковалевского, и параход, тяжело чертя по горизонту бугшпритом повернул в открытое море.У Берга защемило сердце, и он подумал, что уезжать сейчас из Одессы, пожалуй, не стоило.- Бегу от судьбы, - пробормотал он и пошёл в кают-компанию с видом человека, проплававшего по морям всю жизнь.Берега Одессы опускались в густое море, в древнюю мглу. Шум волн, казалось, старался загладить в памяти одесские дни.- Да, много было солнца, - сказал вслух Берг и вздохнул.Официант покосился и поставил перед ним стакан крепчайшего красного чая с кружком бледно-золотого лимона.
КИТАЕЦ-ПРАЧКА
В Таганроге Батурин прожил неделю. Никаких следов Пиррисона и Нелидовой он не нашёл и решил ехать в Бердянск. Решение это стоило двух бессонных ночей, - он думал о Вале, и опять пришла к нему пронзительная жалость. Он не находил себе места.Валя была молчалива. Она догадывалась, что Батурин решил уехать, но ничего не спрашивала, только плакала по ночам.Всё это было тем тяжелее для Батурина, что она ни слова не сказала ему о любви, - всю неделю Батурин прожил с ней, как с давно потерянным другом.Вечером, накануне отъезда Валя ушла, ничего не сказав, и вернулась около полуночи. Электричество в номере не горело. Батурин сидел при свече и писал письмо капитану.Валя остановилась в тёмных дверях. Батурин слышал её отрывистое дыханье и внезапно, ещё не видя её, понял, что несчастье вошло вместе с ней в пустую и чёрную комнату. Это ощущение непоправимой беды было так остро, что Батурин боялся оглянуться.- Валя! - позвал он тихо.Она молчала.- Валя, вы?Она молчала. Электрическая лампочка медленно налилась мёртвым светом. Батурин оглянулся и встал.