Он улыбнулся, но вместо улыбки лицо его сморщилось в нервную гримасу.Они ушли. Обручев ходил по комнате, вынул из ящика яхту и долго вертел её в руках. В голове скакали клочки несуразных мыслей: " Сколько она стоит? Да, да, да... значит, так. Полтора рубля и дом на Черноморской номер пятнадцать." Он повертел яхту, спрятал её в ящик. Руки его тряслись, он засунул их в карманы. Говорить он не мог: губы дёргала судорога. Берг сидел спиной к окну и прислушивался. Обручев обернулся. Берг вздрогнул, уронил папиросу.- Тише вы, - сказал он с ненавистью. - Не скрипите ботинками.Берг улыбался так же, как доктор, - криво, болезненно. Улыбка его была похожа на гримасу невыносимой боли.- Скорей бы. - Обручев почти плакал. - Что они, умерли, что ли!Берг медленно встал, повернулся к окну, отскочил в глубь комнаты и пробормотал:- Уже.. уже...В саду раздался крик. Много позже при воспоминании о нём Берг всегда мучительно краснел. Это был крик животной радости. Так кричат раненые, когда у них вынули пулю. За криком последовал чистый мягкий смех, бубнил капитан и тихо, вполголоса, говорил что-то доктор.Потом женский голос, незнакомый и внятный, сказал в саду, как на сцене:- Покажите же мне его. Сейчас, непременно.- Берг, - Обручев задохся, - она выздоровела, видите, Берг.- Тише, - приглушённо крикнул Берг. - Надо бежать!Он толкнул Обручева к двери на чёрный ход. Они выскочили на крыльцо и промчались через сад. Берг перепрыгнул через низкую ограду, поранил руку о колючую проволоку. Они долго бежали по огороду, ломая помидоры и чей-то голос яростно вопил, казалось, над самой головой:- Стой, байстрюки, сволочь несчастная! Стой!Они перелезли через вторую ограду, пробежали пыльным переулком и остановились. Было знойно и пусто. С руки Берга капала чёрная кровь. Берг туго затянул руку носовым платком.- Теперь драла! - сказал он, всё ещё вздрагивая. - Двинем пешком, на трамвае опасно, - мы можем их встретить.В город шли долго, у всех ларьков пили, отдуваясь ледяную воду из гранённых стаканчиков. Около рыжего, пахнущего керосином, дома на Молдаванке Берг присел на скамейку.- Отдохнём. Хорошо, что Левшин не знает вашего адреса.Не заходя домой, они пошли на Австрийский пляж купаться. Когда Обручев вылез из воды, Берг не глядя на него, пробормотал:- Я вам покажу вивисекцию. Сопливый гуманист.Обручев похлопал его по загорелой спине. Из-за рейдового мола, неся перед носом снеговую пену, выходил в море высокий параход. Ветер косо сносил дым из трубы. Пароход медленно поворачивался и, казалось зорко вглядывался в шумящие стеклянные дали, куда лежал его путь.- Завтра двинем на пляж Ковалевского, - сказал Берг. - Всё остальное мы уже осмотрели. А потом - в Крым.Обручев раскрыл Марселя Пруста. Он читал, и строчки сливались в серые полосы. Всё, что случилось было просто, понятно и вместе с тем почти чудесно. Обручев никак не мог примирить этих двух начал. Он поглядывал на Берга и думал, что в его жизни будет много занятных историй. Берг крепко уснул. Наступало "второе солнце", и сон был безопасен.На пляже Ковалевского за Большефонтанским маяком поехали через неделю, Берг сжёгся и шесть дней не выходил на солнце, мазался вазелином и стонал. На пляже было желто от глинистых обрывов. Цвёл терновник.По дороге к пляжу в степи росла полынь. На пляже Берг снял белые туфли, подошвы стали серебристо-зелёного цвета. Он понюхал их:- Полынь... Бессмертная полынь...Берг облизал губы, поморщился.- Даже на губах горечь.Обручев взялся за неизменного Пруста. Берг достал томик стихов Мариа Эредиа. Стихи он читал редко, только после завершения крупного дела.Раскрывая томик Эрдиа, он сказал:- Теперь можно побаловаться.Он лёг на спину, читал, перечитывал и вслух повторял каждую строчку.