---------------------------------------------
Титов Арсен
Арсен Титов
Повесть
- Венера, гони своего Лавросия! - любил кричать Сева, приближаясь к синему двухэтажному домику в очаровательном городке на берегу моря.
Он кричал так, чтобы его мог слышать только приятель, с которым они снимали у Венеры фанерный сарай.
- Нет, - говорила Венера. - Нет. Теперь три рубля нигде нет. Теперь везде три пятьдесят.
И Сева с приятелем уплатили по три пятьдесят за сутки, то есть по семьдесят рублей за весь срок, и за такую цену Сева посчитал себя вправе распоряжаться судьбой Венеры, то есть кричал гнать Лавросия. Он вечно думал о Мелиметовой, но Венере кричал гнать Лавросия - то есть получалось, как бы делал определенные намеки, и если бы Венера так подумала, то впала бы в глубочайшую ошибку, потому что Сева ни о ком, кроме Мелиметовой, не думал, и, не приведи бог, Венера взяла бы да действительно прогнала Лавросия - так вот однажды послушалась бы Севу и сказала: пойди, Лавросий, прочь! - то интересно, с кем бы она осталась, несчастная!
Когда-то и самого Севу велел гнать племянник африканского вождя. И если объяснить нынешнее Севино поведение отголоском далекого события, то все-таки при чем же здесь Венера. Племянник африканского вождя за свои административные замашки получил репутацию моветона. Сева так ему и сказал: моветон! А мы в ту пору как один стояли за черный континент и на каждом пионерском сборе еще теснее смыкали ряды борцов с колониализмом и апартеидом, и про африканских вождей думали как про собственных - то есть с благоговением, гордостью и ощущением счастья от того, что нам довелось жить при них. А Сева улегся в отдельный бокс блатной столичной клиники и увидел через стекло в соседях того племянника вождя. Сева, как и положено интернационалисту, принялся устанавливать контакты и солидаризироваться с представителем черного континента, а тот вызвал наших столичных нянек и показал на Севу, как на нечто одиозное, переплюнув через свою характерную нижнюю губу словечко "бандит". Он так и сказал: банндитт! - хотя Сева был советским пионером и просто лег в отдельный бокс очень хорошей столичной клиники. Он ведь не мог знать, что там уже лежит этот родственничек вождя. Он просто согласился с родителями и лег. И за это: банндитт? Разумеется, Сева вынужден был ответить вышеприведенным термином. Так вот из-за отдельных много о себе возомнивших личностей мы об Африке могли бы поколебаться во мнениях. И все же Венера оказывалась ни при чем. Сева кричал гнать Лавросия, а сам украл два початка вареной кукурузы, то есть заплатил за один, а схватил три, и бежал по улицам очаровательного городка, хотя собаки за ним не гнались и вообще никто не гнался. И он через пару перекрестков перешел на шаг, съел початки (без соли) и ничего за целый день Венере не кричал. Может быть, взыграла совесть, а может быть, после початков налюбовался Мелиметовой, то есть ее фотографией в витрине позора - была такая на базаре, куда помещали лиц, ведущих позорный образ жизни. Сева пришел и увидел. И потом ходил любоваться. Он и вонь ходил проверять. Только это было в другом городе, расположенном в краю вечнозеленых помидоров. Там одно время проживал Селим (ныне эмигрировавший) и снимал квартиру в цоколе вместе с дворником. В квартире стояла ужасная сладкая вонь, на которую Селим жаловался всем во всех письмах, а дворник не только не жаловался, но и утверждал (непечатно), что вообще никакой вони нет. Хотя было совершенно непонятно, для чего он так утверждал. Вонь стояла такая ужасная, что вполне можно было признать ее существование.