) Я всего три дня здесь, но уж видел прямо ужасающие картины нищеты - нищеты стыдливой и робкой, боящейся просить. Люди десятками ютятся в зловонных конурах, а мы занимаем по пяти-шести комнат; люди рады, если раздобудутся к обеду парою картофелин, а мы наедаемся так, что не можем шевельнуться. И если такие люди приходят к нам, мы смотрим на них не со стыдом, а с пренебрежением и не пускаем их дальше передней. Выход только один: сознать, что нечестный человек тот, кто не хочет понять этого, братски разделить с обиженными свой дом, стол, все; доказать, что мы действительно хотим помочь, а не убаюкивать только свою совесть.
- Если я вас понял,- проговорил Николай Иванович, сдерживая под усами улыбку,- вы мне предлагаете пригласить к себе в дом три-четыре нищих семьи, поселить их здесь, кормить, поить и обучать... Так?
- Да-с! - ответил Гаврилов, и по губам его снова пробежала чуть заметная усмешка.
Николай Иванович с любопытством смотрел на своего гостя. Наташа, подперев рукою подбо-родок и нахмурившись, также не спускала глаз с Гаврилова.
- Ну, скажите, господин Гаврилов,- увещевающим тоном заговорил Николай Иванович,- неужели же вам не стыдно говорить такой вздор?
- Почему вы полагаете, что это вздор? - спросил Гаарилов с своею быстрою усмешкою, нисколько не обидевшись.
- Мне бы еще было понятно ваше предложение, если бы дело шло просто о какой-нибудь определенной семье, которой нужна помощь. Но вы, насколько я вас понимаю, видите во всем этом прямо какое-то универсальное средство.
- Если вы одни так поступите, то этого, разумеется, будет мало. Но важна идея, пример. Вы - один из наиболее уважаемых людей в городе; ваш почин сначала, может быть, вызовет недоу-мение, но затем найдет подражателей. Потому и не удается у нас ничего, что все руководствуются лживою, но очень удобною пословицею: "Один в поле не воин".
- Д-да, картина во всяком случае довольно умилительная: мы работаем, выбиваясь из сил, втрое больше прежнего, а "братья"-постояльцы бьют себе баклуши на готовых хлебах... Вообра-жаю, какую массу "братьев" мы расплодим по городу!
- Они вовсе не должны бить баклуши, они должны работать. Дайте им работу.
- Где мне ее прикажете взять?
- Работа всегда найдется. Пусть они чистят у вас сад, подметают двор, колют дрова. Они сами будут рады.
Николай Иванович с усмешкою махнул рукою.
- Ну, хорошо! Допустим, что все это легко исполнимо, что им найдется работа, что они сами будут рады; допустим, что этим путем мы в состоянии обновить мир. Но что прикажете в таком случае делать всем с собственными семьями? - И он в комическом недоумении развел руками.
- Семьи можно бы в настоящее время и не иметь,- сказал Гаврилов, понизив голос.
Николай Иванович быстро поднял голову и пристально посмотрел на Гаврилова.
- А-а! - расхохотался он, вставая.- Теперь, батенька, я вас узнал. Это - известная Zweik-indersystem или, еще лучше, "Крейцерова соната"! Только, батюшка, вы немножко опоздали: уже и в Западной Европе давно доказана вздорность всего этого. Вы - толстовец!
Гаврилов чуть заметно улыбнулся.
- Я не слыхал, чтоб "всё это" давно было опровергнуто в Западной Европе, a Zweikindersys-tem тут ни при чем. Это - старая истина, которая не может быть опровергнутой. "Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее. И враги человеку - домашние его",- сказал Иисус*...
* Цитата из евангелия от Матфея, гл 10, 36.
Николай Иванович резко прервал его:
- Извините, пожалуйста! Я не знаю, что это за Иисус, я знаю только Иисуса Христа.
- Виноват! - почтительно ответил Гаврилов.- Я хочу сказать, что в настоящее время, когда все общество построено на крайне ненормальных отношениях, явления, сами по себе нормальные, становятся противоестественными и греховными. На человеке лежит слишком много обязанностей, чтоб он мог позволить себе иметь семью.