— Каких рыб?
— Для жертвоприношения Гаутаме.
— Вот что, парень, ты говоришь какими-то загадками, и я не желаю ломать над ними голову в такую жару. Доставайте себе рыб, я заплачу за них, и пусть лоцман приносит свою жертву, а меня оставьте, пожалуйста, в покое.
Хмурое лицо лоцмана просияло, когда толмач перевел ему слова хозяина. Он тотчас же направил шлюпку навстречу большой туземной лодке и быстро поравнялся с ней.
Бреванн с любопытством разглядывал оригинальный образец индокитайского кораблестроения.
Судно было сделано с глубоким знанием условий речного плавания. Киль выструган из ствола дерева, как у пирог первобытных народов, и уже по нему выводился кузов. Корма высоко возвышалась над водой, как у гондол note 25 . Руль состоял из широкого весла, которым кормчий правил, стоя на платформочке, украшенной оригинальной резьбой. Мачты и паруса тоже были замечательные. Снизу мачта состояла из двух столбов, соединявшихся вместе у реи, образуя треугольник, а выше реи шел уже один столб. Рея из бамбука отличалась огромной длиной и изгибалась дутой. Вдоль нее проходила веревка, по которой на кольцах натягивался парус, похожий на занавес.
Паруса здесь делаются обыкновенно из очень тонкого и легкого бумажного полотна (из него шьется и одежда туземцев). Эта легкость необходима при больших размерах паруса по отношению к лодке.
Английский инженер-капитан Генри Юль как-то смерил рею одной такой лодки в сто тонн. Она, не считая изгиба, имела тридцать девять метров в длину, а поверхность натянутого паруса была не меньше трехсот семидесяти квадратных метров.
Отсюда ясно, почему гнау — индокитайские лодки не могут идти против ветра.
Шлюпка сошлась борт к борту с одной из таких гнау. На носу ее, вопреки обычаям европейцев, находились почетные лица. Они стояли на небольшой платформе. На корме развевался белый флаг с довольно грубо изображенным гербом Бирманской империи — павлин с распущенным хвостом. Привлекала внимание курьезная и чисто местная подробность: флагшток note 26 был увенчан… европейским графином! У бирманцев это украшение в большом ходу, так что они даже злоупотребляют им: например, на верхушке какой-нибудь пагоды можно иногда увидеть бутылку из-под сельтерской воды.
Кочегар замедлил ход шлюпки, лоцман спрыгнул в лодку.
После пятиминутного разговора он вслед за своим коллегой скрылся в люке, но вскоре они оттуда вышли. Единоверцы перекинулись несколькими фразами и, горячо пожав друг другу руки, простились.
Путешественники с интересом следили за этой сценой, ярко демонстрировавшей местные нравы.
Лоцман перепрыгнул обратно с лодки на шлюпку и вернулся к рулю с бамбуковым ведерком, до половины наполненным водой.
Фрике заглянул в него. В воде плескалось штук десять красных и белых перламутровых рыбок.
— Это и есть, должно быть, будущее угощение для божества. Чувствую, что, воротясь домой, стану остерегаться аквариумов.
Не глядя на посторонних, которые, впрочем, совершенно не обращали на него внимания, лоцман вынул из ведра одну за другой всех рыб, аккуратно обтер их кисеей, разложил на сухой салфетке, вынул из-за пояса небольшой деревянный ящичек и достал из него несколько тонких листков золота и серебра. Затем обхватил красную рыбку золотой пластинкой, которая тотчас же прилипла к клейкой чешуе, и бросил это подношение Будде в реку, сопроводив таинственным заклинанием. Белую рыбку завернул в серебро и сделал то же. Десять рыб поочередно были выпущены на волю. Жертвоприношение совершилось. Лоцман вернулся к рулю с безмятежным и успокоенным видом.
— Это все? — поинтересовался юноша у переводчика.
— Все, — серьезно и важно молвил индус. — Злые духи укрощены. Гаутама пошлет нам благополучие в пути.