Клаас скроил презрительную улыбку и с видом некоего превосходства оглядел своих слушателей.
— Плестись по их следам мало — надо их сопровождать. Надо что-то придумать такое, чтобы быть принятыми в их среду. Но это невозможно — они слишком хорошо нас знают.
— А мне это вполне доступно, — заметил его преподобие, на которого подействовала самоуверенность бандита.
— На вас я и рассчитывал.
— И совершенно правильно, друг мой. А я, со своей стороны, охотно повидаю наших бывших помощников, западных бечуанов. Мне нетрудно будет набрать среди них хоть целую команду и бросить по следам французов. Таким образом, французы получат почетную охрану, которая будет состоять из самых отчаянных головорезов Южной Африки.
— Хорошо! Недаром я на вас надеялся. Поводы для встречи с французами и присоединения к ним по-детски просты. Скоро будет война между кафрами и англичанами. Я сужу об этом по безошибочным признакам. А вы якобы сопровождаете несчастных беженцев, которые переселяются на север, потому что война согнала их с мест.
— Ну, Клаас, вы молодец! Это вы здорово придумали!
— А все потому, — ответил бандит, — что меня днем и ночью гложут две безжалостные страсти. Во имя любви и ненависти я способен на все, даже на добрый поступок.
— Вы могли бы присоединить к этим двум страстям еще и жадность.
— Не знаю. Я люблю, и я ненавижу. Вот и все. Конечно, я хочу участвовать в дележе, если, как я надеюсь, нам удастся забрать у проклятого француза его клад. Но я бы отказался от своей доли, если бы мне позволили вырвать у него сердце из груди и если бы я мог держать в своей власти ту, воспоминание о которой стало для меня сладостным кошмаром.
— Вот и отлично! — сказал его преподобие. — Я пускаюсь в путь сегодня же, собираю всех наших молодцов из Бакалахари, догоняю французов, стараюсь во что бы то ни стало завоевать их доверие, произношу проповеди направо и налево и в конце концов становлюсь их неразлучным спутником. А вы что думаете делать в это время?
— Корнелис и Питер останутся здесь и будут дожидаться меня. А я возвращаюсь в Кейптаун.
— Ничего не понимаю!
— Два слова. Я буду краток, потому что время-то не ждет. Надо, чтобы жена Вильрожа уехала из города: там она находится в безопасности. Пусть выедет сюда. Напасть на нее в пути и похитить — пара пустяков.
— Это несомненно. Но как вы ее заставите пуститься в путь?
— А уж об этом, преподобный отче, тоже вы должны позаботиться. Я-то сам ни читать, ни писать не умею, а вы сейчас же нацарапаете мне письмецо и заметку в газету. У вас есть бумага и чем писать?
— Найдется.
— Хорошо! Сочините-ка мне письмо, которое Вильрож, якобы будучи тяжело ранен, продиктовал кому-нибудь — кому попало. Пишите, что состояние его внушает самые серьезные опасения и что он нуждается в тщательном уходе. А уж доставку письма я возьму на себя. Она его получит и сразу тронется в путь.
— Так. А газетная заметка о чем?
— Об убийстве купца. И вину надо взвалить на француза.
— Никто никогда не поверит.
— Заметка появится в печати на другой день после отъезда этой дамы. Так что ее внезапный и поспешный отъезд будет похож на бегство и только внушит подозрение.
— Постойте, но вы привлечете целые орды полицейских!..
— Подумаешь! Вы их знаете так же хорошо, как я. Они безобидные твари.
— Но ваши намерения?
— Закрыть Вильрожу, по крайней мере на время, доступ в колонию. А так как его жена будет в наших руках, у него не хватит времени доказывать свою невиновность. Он все пустит в ход, чтобы освободить жену, но ему нельзя будет обратиться за содействием ни к англичанам, ни к оранжевым бурам, потому что его тотчас арестуют по обвинению в убийстве.
— Ничего нельзя прибавить к тому, что вы сказали, друг Клаас. Вот вам обе бумажки.