Совёнок трепыхал крылышками прямо у него над головой и отчаянно клекотал от (только и мог предположить Гарри) гордости по поводу того, что он сумел не просто доставить письмо, но доставить его по назначению. - Иди сюда, понесёшь обратно ответ!
Совёнок плюхнулся на клетку Хедвиги. Та смерила его ледяным взором, как будто говоря, только посмей подойти ближе.
Гарри схватил орлиное перо, чистый лист пергамента и написал:
Рон, всё в порядке, муглы разрешили мне поехать. Увидимся завтра в пять. Я не доживу!
Гарри
Он скатал записку в маленький комочек и привязал его к крошечной лапке, с огромными сложностями, потому что совёнок подпрыгивал на месте от нетерпения. Как только записка была прилажена, совёнок взмыл в воздух. С бешеной скоростью он вылетел в окно и был таков.
Гарри повернулся к Хедвиге.
- Как насчёт долгого путешествия? - спросил он.
Хедвига ухнула с выражением гордого достоинства.
- Отнесёшь это Сириусу? - попросил Гарри, касаясь письма. - Подожди... я только закончу.
Он развернул пергамент и торопливо добавил постскриптум.
P.S. Если захочешь связаться со мной, я буду у Рона Уэсли до конца лета. Его папа достал билеты на финал квидишного кубка!
Закончив письмо, он привязал его к лапке Хедвиги; та держалась на удивление спокойно, будто задавшись целью показать, как должна себя вести настоящая почтовая сова.
- Возвращайся к Рону, я буду у него. Хорошо? - объяснил ей Гарри.
Она любовно ущипнула его за палец, а затем с мягким шелестом расправила огромные крылья и бесшумно вылетела в окно.
Гарри проводил её взглядом, а потом заполз под кровать, отодвинул неприбитую половицу и достал большой кусок именинного пирога. Он ел, сидя на полу, и его переполняло ощущение небывалого счастья. Он ест пирог, а Дурслеи только грейпфрут; сегодня солнечный летний день, завтра он уедет с Бирючиновой аллеи, шрам больше не болит, и он увидит финал. Сейчас было почти невозможно испытывать беспокойство - даже по поводу Лорда Вольдеморта.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРИСТАНИЩЕ
К двенадцати часам следующего дня Гарри сложил в сундук школьные принадлежности, а также самые главные свои сокровища - унаследованный от отца плащ-невидимку, подаренную Сириусом метлу и волшебную карту "Хогварца", полученную в прошлом году от Фреда с Джорджем. Он очистил тайное хранилище под доской от всякой еды, дважды перепроверил все закутки комнаты на предмет забытых учебников и перьев, а затем снял со стены самодельный календарик, на котором вычеркивал дни, оставшиеся до первого сентября.
При этом, атмосфера в доме No4 по Бирючиновой аллее была накалена до предела. Неизбежность появления в доме колдовской делегации пугала и раздражала Дурслеев. Когда Гарри известил дядю Вернона, что Уэсли приедут за ним уже завтра в пять часов вечера, тот встревожился до крайности.
- Надеюсь, ты сказал им, чтобы они оделись нормально, эти люди, - сразу же зарычал он. - Я-то знаю, что вы на себя напяливаете. Может, у них хватит совести надеть нормальную одежду - им же лучше будет. Вот так.
Гарри охватило нехорошее предчувствие. Ему не доводилось видеть родителей Рона в чём-нибудь таком, что для Дурслеев было "нормальным". Дети их, может, во время каникул и облачались в мугловую одежду, но мистер и миссис Уэсли обычно носили длинные колдовские робы - различной степени потрёпанности. Гарри мало беспокоило, что скажут соседи, но он опасался, что его родственники могут повести себя по отношению к Уэсли грубо, если те вздумают явиться к ним в дом этаким воплощением самых худших представлений о колдунах.
Сам дядя Вернон надел лучший костюм. Кто-то мог бы принять это за желание проявить гостеприимство, но Гарри точно знал, что дядя хочет выглядеть грозно и внушительно. Дудли, наоборот, как-то съёжился. Не потому, что диета наконец-то подействовала, а от страха.