Кто только не зарился, кому только не снилась наша богатая земля и люди наши, которые рыхлили землю, бросали в неё зерно, рубили лес, складывали избы и насыпали высокие городища, чтобы далеко видеть, не идёт ли враг, и чтобы бить его сверху, с бревенчатых стен и сторожевых башен. И если только пепел оставался на месте городища, русские люди снова строились и снова селились на холмах и на высоких берегах полноводных рек.
До сих пор не перевелись зелёные могильные курганы, где спят вечным сном наши далёкие предки, бесстрашные воины, которые защищали от врагов родную землю.
И в более поздние времена новгородцы били псов-рыцарей, рубились мечами, дрались дрекольями с врагами, что шли со всех сторон к многоводному Волхову, к лесам с непуганым зверьём, к Ильмень-озеру гигантской чаше, наполненной рыбой, - белокаменным церквам и монастырям, среди которых солнцем светили купола Софийского собора.
И вот они, эти герои, сохранившие для нас Новгород, стояли теперь перед Борисом: новгородский полководец Александр Невский, а с ним плечом к плечу Дмитрий Донской. Тут же сидел, задумавшись, Ермак Тимофеевич.
Враги не смогли сломить русских богатырей. Не удалось врагам уничтожить и бронзовые фигуры этих воинов.
Да, был такой день, когда из-под снега, побуревшего от крови, беззащитно поднимали в небо бронзовые руки герои памятника "Тысячелетие России".
Фашисты разобрали этот памятник, но увезти его, уничтожить не смогли.
Наша армия, отбив Новгород, вернула этому городу его памятник. Все фигуры были подняты из снега, восстановлены и поставлены так же, как они стояли до войны.
Борис всё глубже и глубже всматривался в фигуры военных людей и великих полководцев на памятнике "Тысячелетие России". Здесь были не только его далёкие предки, но и более близкие - Кутузов, Багратион, Нахимов.
"Жаль, - думал Борис, - нет здесь Зои Космодемьянской, Матросова, Гастелло..." Он понимал, что эти герои Великой Отечественной войны не могли быть на этом памятнике, который был сооружён сто лет назад. Но мысли всё время вились вокруг войны, в которую погиб отец Бориса.
И в который раз Борис почувствовал, как хочется ему, чтобы и его отец, Феофан Сергиенко, прославил свою родину...
УПРЯМЫЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Осмотрев памятник, Борис сквозь вторую такую же арку в кремлёвской стене вышел к обрыву над Волховом, где стояла длинная скамейка. На ней, зажмурившись от осеннего солнышка, грелся старик, такой древний, что казалось, он прожил со дня основания города - больше тысячи лет.
Борис сел рядом. Он снял заплечный мешок и закурил.
- Издалёка? - спросил старик.
- Издалёка.
Помолчали. Борис спросил:
- Тут был мост?
- Был.
- Взорвали?
- Взорвали.
- Большие были бои?
- Из всего города только несколько домов и осталось. Всё сжёг, покорёжил фашист. Хуже чумы. - Старик закашлялся. - А сколько людей полегло! Лёд в Волхове был красный.
- Скажите, дедушка, а не всех, кто тут во время боя погиб, наверно, опознали?
- Кто ж его знает, милый. Кого опознали, а кого, может, и не признали. Война.
В тот же день Борис стоял в дощатой будке, именуемой конторой археологической экспедиции. Документы, вынутые из холщового мешочка, лежали на столе перед начальником экспедиции профессором Бочиным. Владимир Петрович приподнял пальцем сползшие с переносицы золотые очки и сказал:
- Очень сожалею, молодой человек, но ничего поделать не могу. Вот оно как. Понятно? Что ж вы молчите?
- Понятно, товарищ начальник. Только я никуда не уйду.
- Вот как! Это почему же, разрешите вас спросить, молодой человек?
- Потому что мне надо тут работать. На раскопках.
- А если нет такой штатной единицы?
- Ну и что ж! То единица, а то живой человек. Что важнее?
- Вот оно как, - сказал Бочин.