— Нужен он мне очень, этот твой сухарь! Я не ему — тете Эллен!
— Ты и ей надоела своими Габсбургами.
— Ничего подобного! Она рада моим звонкам.
— Ты так думаешь?
— И думать мне нечего. Она сама говорит.
— Из вежливости.
— Отец, отец! — Инга укоризненно качала головой. — Они, в отличие от тебя, нисколько не закомплексованы. Надоест — так и скажут прямо: надоело!
Вот и поговори с ней!..
Я все еще сидел на краю ванны, никак не решаясь расстаться с влажной прохладой. По обрывкам телефонного разговора, доносившимся в ванную, было совершенно понятно, о чем идет речь. Инга въедливо выспрашивала подробности о Шенбрунне. Бедная Эллен! Опять Габсбурги — дворец Шенбрунн, их летняя резиденция.
Но вот Инга обратилась через коридор ко мне:
— Отец, ты готов?
— Сейчас! Осталось только обтереться… Фу, черт! Инга, поищи, пожалуйста, мохнатое полотенце. Оно, кажется, лежит на кровати.
Она сбегала в спальню, кинула мне в ванную полотенце и снова вернулась к телефону:
— Тетя Эллен, он уже идет, еще несколько секунд… Вот, появился!
— И протянула мне трубку: — У них линия немного барахлит, не обращай внимания.
— Алло, это ты, Арвид? — Мягкий бархатный голос Эллен перекрывал пискливые прерывистые гудки. — Оказывается, я обещала девочке завтра после работы поехать с ней в Шенбрунн. А у нас на заводе должно быть профсоюзное собрание, я совсем упустила из виду. Может быть, выберешься ты?
— Не могу, у меня программа. — Я не на шутку разозлился на предприимчивую Ингу. — Посещение общества «Восток — Запад».
— Тогда пусть девочка едет сама. Это не слишком сложно. Экскурсионные автобусы с гидами отходят прямо от оперы. Каждые полчаса.
— Хорошо, обдумаем на семейном совете… Как Вальтер?
— Немного лучше.
Вальтер уехал от нас утром с сильной головной болью. Он даже опасался, что не сможет вести машину — такое уже случилось однажды. Последнее время голова у него болела довольно часто, и это тревожило их обоих.
— Привет ему, когда увидишь…
Тяжеленная трубка сама выскользнула из руки и брякнулась на уродливо вытянутый рычаг, высоко торчавший над деревянной резной коробкой с рукояткой для вызова. Декоративной, разумеется. Сюда же, в стенку коробки, был врезан наборный диск.
— А теперь…
Инга подняла вверх руку — внимание! — и включила необычной формы магнитофон, лежавший на столике рядом с телефонным аппаратом. Тотчас же раздались вызывные гудки.
— Что это?
— Автоответчик. Может провести за тебя разговор по телефону… Живут же люди!
Что-то щелкнуло. Пленка зафиксировала, как на другом конце провода сняли трубку.
«Квартира Редлих», — услышал я голос Эллен, перебиваемый частыми гудками.
«Это я, тетя Эллен».
«А, Инге, — Эллен называла мою дочь на немецкий манер. — Рада тебя слышать».
«Рада слышать»… Я взглянул на Ингу. Она озорно высунула язык: мол, что я говорила? Кто из нас прав?
«Я перезвоню, что-то мешает».
«Бесполезно, Инге. Это неотвратимо, как рок. Само собой возникает время от времени где-то на линии и ничего нельзя сделать. А потом опять само по себе исчезает… Ты хотела о чем-нибудь меня спросить, детка?»
«Когда мы с вами встретимся завтра, тетя Эллен?»
«Надеюсь, как обычно, вечером, детка».
В голосе Эллен звучало легкое удивление, и мне стало стыдно за навязчивость Инги.
«А Шенбрунн?..»
«Ах да!.. Извини, я совсем забыла… Понимаешь, наверное, не получится… Скажи, пожалуйста, папа где-нибудь рядом?»
«Отец в ванной. — Инга никогда, даже в раннем детстве, не называла меня папой, только — отец. — Душ…»
Инга выключила магнитофон.
— Дельная штука! Уходишь из дому, наговоришь кучу всяких приветов и подключишь к телефону. Ребята мои звонят — каждому свой привет. Может, разоримся, а, отец? Взамен плановых джинсов?
— Ну нет, это не для нас. С твоими «ребятами» никакой пленки не хватит.