Мои орлы сразу потеряли всякий интерес к съемке. И только Соболин подошел к Худокормову и стал убеждать его, что надо сделать еще пару дублей.
И что он, Соболин, обязательно должен сняться в эпизоде... дублером.
Ян Геннадьевич Володю внимательно выслушал, покивал головой и ответил:
- Идея неплохая. Я вас, Владимир, возьму дублером... Аси.
Соболин изменился в лице и убежал.
***
Я приказал Оксане собрать весь состав Агентства. Когда через пять минут все собрались, я обратился к народу с пламенной речью:
- Друзья мои! Кино, конечно, остается для нас важнейшим из искусств... Но работать-то тоже надо. Поскольку мои увещевания до вас не доходят, остается единственный способ воздействия.
- Какой же?- спросила Горностаева.
- Я вынужден буду превратить вашу жизнь в ад!
- Можно подумать,- сказала Агеева,- что раньше был рай.
- Скоро, Марина Борисовна, вы именно так и будете думать: раньше был рай.
- С ума сойти!
В коридоре прозвучало несколько выстрелов. Ну веселуха...
***
В остальном день был похож на все прочие: вялотекущий цейтнот с массой мелких (и не очень) заморочек. Ничем не хуже и не лучше других.
В полдень объявился Родя Каширин - в хлам пьяный, с ящиком дорогущего коньяку и пачкой фотографий. На фотографиях были фабрика, яхта и вилла, которые завещала ему в бозе почившая аргентинская тетушка... Родя пытался спеть аргентинское танго. Он старался. Очень сильно старался, но все равно у него получалось что-то типа "...четвертый день пурга качается над Диксоном". Ох, горюшко! Не приведи Бог получить наследство. Ведь нормальный же мужик был. АН нет - "счастье привалило".
На коньяк я наложил арест, Родю уложил спать...
Вот такой был денек двадцать восьмого августа. Чумовой, но в целом безмятежный.
В девятом часу вечера мои сотруднички разбрелись кто куда, свернулись киношники... Мы с Худокормовым заскочили в кафешку на Невском, попили кофею и немного потолковали о том о сем. И тоже разъехались по домам. Пожелали друг другу удачи, сказали "до завтра" и разъехались.
Я и думать не думал, что увижу Яна Геннадьевича сегодня снова... Да еще где увижу и как увижу!
***
Телефон зазвонил, когда я припарковал свою "хонду" возле дома. Было темно, душно, в свете фар кружилась пара мотыльков...
И - зазвонил телефон.
- Андрюха!- сказал голос Повзло из трубки.- Андрюха, только что напали на Худокормова. Ударили по голове... Он в бессознательном состоянии.
- ...твою мать! Где? Кто? Как?
- В подъезде его дома. Ты можешь сейчас подъехать?
- Могу.- И я погнал на Васильевский.
Город к вечеру уже опустел, дорога, на которую днем ушло бы не менее сорока минут, была свободна, и я долетел до улицы Кораблестроителей всего за четверть часа.
Возле подъезда стояли "скорая", милицейский УАЗ и "десятка" Повзло. Толпились возбужденные жильцы. В приоткрытую дверь "скорой" я увидел Яна Геннадьевича.
Режиссер лежал на носилках. Бледный, с закрытыми глазами.
Над ним колдовал врач. Я подошел ближе, но дверь захлопнулась. Вспыхнула "мигалка", и "скорая" стремительно рванула с места... Всего час назад мы сидели в кафе. Худокормов был весел, беспечен, шутил.
Из подъезда вышел Коля, следом - двое мужчин. Они были в штатском, но все же в них сразу угадывались опера. Опера окинули неприязненным взглядом группку жильцов, активно обсуждающих происшедшее ("Вот до чего дожили! Прямо в подъездах людей грабят!" - "Ох и не говорите, Марьванна, скоро из дому выходить будет страшно"), и направились к УАЗу.
Я подошел, и Коля представил меня.
Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.
- Насколько серьезны травмы Худокормова?- спросил я.
- Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет,- ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.