В жизни моего гуру был период, когда его называли Баба Треснувший Горшок, потому что он бродил обнажённым, не владея ничем, кроме выброшенного кем-то треснувшего горшка, с которым он просил подаяния и из которого ел и пил. Когда горшок разбивался, он выбрасывал его и подбирал другой. Конечно, живя в Штатах, я не собирался подражать Махарадж-джи, но всё же… Я, странствующийсадху,таскал за собой все эти вещи. Понятно, я почти никогда не открывал эти коробки. Я просто наполнял их, подписывал, закрывал и ставил на полку. Когда приходило время переезжать, я снимал их, забрасывал в грузовик и перевозил на новую квартиру.
После четвёртого или пятого переезда я спросил себя: «Что же это такое? Зачем я храню всё это барахло?» Подумав об этом, я понял, что хранить ненужные вещи меня заставляет иллюзорное представление о том, что когда-нибудь мне их будет не хватать. Хотя в данный момент мне ничего из этого не было нужно, я был уверен, что однажды эта лафа закончится. Честно говоря, хотя тогда моя жизнь была увлекательной, я предвидел, что когда-нибудь заскучаю. Хотя тогда мне было чем заняться, я чувствовал, что в один из дней мне, несомненно, пригодится фотография 1965 года, на которой я запечатлен во время восхитительного путешествия в Каньон.
Я вообразил, будто завишу от этих старых коробок, напоминающих мне, какой была моя жизнь. И вдруг мне стало ясно, насколько это абсурдно! Я поснимал коробки с полок и отнёс их к мусорному контейнеру. Вначале я почувствовал, что поступил правильно и мудро: освободился от балласта и теперь могу плыть налегке. Но среди ночи я стал рыться в мусоре, отыскивая пару памятных вещей, без которых, как мне показалось, я просто не смогу жить. «Я никогда не увижу лицо этого человека!» — думал я, неистово шаря в темноте. Потом до меня дошло, что я свожу на нет то, что сделал днём. «Раз я не могу положиться в этом на себя, — подумал я, — значит, нельзя оставлять коробки на мусорнике.Нужно их сжечь».
Я развел большой костер и сел возле него со своими коробками. Я последовательно открывал их, прощался с каждой вещью и бросал её в огонь. Порой мне попадалось что-то очень ценное, и я откладывал это в сторону, но основную массу накоплений всё-таки сжег. Такое радикальное решение несколько испугало меня. Я опасался, что впоследствии пожалею о своём поступке. Вместе с тем освобождение от груза прошлого даровало чувство свободы.
Прошло пятнадцать лет, и моя кладовка опять заставлена коробками. Пожалуй, пора опять разводить костер.
Я не призываю перечеркнуть прошлое и позабыть о нём. Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от воспоминаний о прошедших годах, — если только отождествление с прошлым не омрачает теперешнюю жизнь. Глупо оплакивать потери и страдать из-за привязанности к тому, чего уже нет.
С другой стороны, не следует поддаваться склонности использовать свою биографию в качестве способа развлечься и привлечь к себе симпатии окружающих. Например, я часто летал на самолёте и попадал в такие переделки, рассказ о которых заставил бы людей слушать меня с разинутым ртом. Собственно, я не был уверен, останусь ли в живых, и мог бы за кружкой пива рассказать немало историй, от которых кровь стынет в жилах. Но я отметил интересный момент: поступая так, я словно превращался в кого-то другого. Я чувствовал себя не нынешним Рам Дассом, а каким-то сорвиголовой. Такой образ, похоже, иногда нравился моему эго, которое подталкивало меня к прошлой индивидуальности, и это порождало ощущение фальшивой несерьёзности.
Когда чувствуешь себя эдаким «самозванцем», застрявшим на полпути от прошлого к дню сегодняшнему, полезно (для программы сознательного старения) уделить внимание этому чувству. Чем полнее мы примиримся с собой как пожилым человеком, обладающим воспоминаниями, ноне отождествляющим себя с ними,тем больше будет в нас истинной жизни.