Днем раньше дон Хуан решил найти подходящее место для объяснения некоторых сложных аспектов искусства овладения осознанием. Обычно он продолжал идти к ближайшей горной гряде на западе. Однако на этот раз он избрал восточные вершины. Они были намного более высокими и находились дальше. Мне они казались более зловещими, темными и более массивными. Но я не мог сказать точно, было ли это личное впечатление или мне каким-то образом передалось восприятие гор доном Хуаном.
Я открыл свой рюкзак. Его собрали для меня женщины- видящие из группы дона Хуана, и я обнаружил, что они положили туда сыр. У меня возникло легкое чувство досады, поскольку, хотя я и любил сыр, сейчас мне его совсем не хотелось. Но невозможно было отказаться от него, раз уж он там был.
Дон Хуан указал на это как на мою слабость и стал надо мной насмехаться. Вначале это привело меня в замешательство, но затем я решил, что если уж у меня нет сыра, – я не могу его и потерять. Дело в том, что неутомимые шутники из отряда дона Хуана всегда клали мне в рюкзак большой кусок сыра, который я, конечно же, всегда съедал.
– Прикончи его в один присест, – посоветовал мне дон Хуан с коварным блеском в глазах, – и тебе не нужно будет больше о нем беспокоиться.
Наверное, под влиянием его слов у меня возникло сильное желание проглотить сразу весь кусок. Дон Хуан смеялся так сильно, что я заподозрил его соучастие в направленных против меня происках членов его группы.
Уже более серьезным тоном он предложил заночевать здесь, в предгорьях, а затем через день-два добраться до самых высоких вершин. Я согласился.
Дон Хуан осторожно спросил меня, не вспомнил ли я еще что-нибудь относительночетырех настроений сталкин-га. Я признался, что пробовал делать это, но меня подводит моя память.
– Помнишь ли ты, что я говорил тебе о природе безжалостности? – спросил он. – Безжалостности как противоположности жалости к самому себе?
Я не мог вспомнить. Дон Хуан, казалось, обдумывал свои дальнейшие слова. Затем он остановился. Уголки его губ изогнулись в гримасе притворного бессилия. Он пожал плечами, встал и быстро пошел к находившемуся чуть поодаль небольшому плоскому участку на вершине холма.
– Все маги безжалостны, – сказал он, когда мы расположились на этой площадке, – но ты знаешь это. Мы обстоятельно обсудили эту тему.
После долгого молчания он сказал, что мы должны продолжить обсуждениеабстрактных ядер магических историй. Но он предполагает говорить о них все меньше и меньше, потому что приближается время, когда мне придется открыть их самому и позволить им обнаружить свое значение.
– Как я уже говорил тебе, – сказал он, –четвертое абстрактное ядро магических историй называетсянисхождением духа, или перемещениемточки сборки благодарянамерению. История гласит, что для того, чтобы тайны магии открылись человеку, о котором мы говорим,духу необходимо обрушиться на него.
Дух выбирает момент, когда человек расслаблен, незащи-щен, и совершенно безжалостно обнаруживает свое присутствие, сдвигаяточку сборки человека в определенное положение. Это место с тех пор называется магами «местом без жалости». Таким образом безжалостность стала первым принципом магии.
Первый принцип не следует смешивать с первым результатом магического ученичества, которым является перемещение между обычным и повышенным осознанием.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – пожаловался я.
– Я хочу сказать, что, по всей видимости, сдвигточки сборки является первым событием, которое реально происходит с учеником магии, – ответил он, – так что для ученика вполне естественно считать, что именно это и является первым принципом магии. Но это не так. Безжалостность – вот первый принцип магии. Но мы уже обсудили это раньше. Сейчас я только пытаюсь помочь тебевспомнить.