Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.
- ...Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники... - Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза. - Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала... Но приедешь к реке - тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее все высыпаемся!..
- Понимаю.
- И всю неделю - ожидание поездки, - она улыбнулась. - Помните, у Вероники Тушновой: "Счастье - что оно? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним..."
- Цветов много в Сумах?
- Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции... Но у нас больше. Аромат на весь город.
Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.
- Стоит ли ехать на Каспий? - Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей. - Если так хорошо дома?
Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.
- Поездки кончились, - Марина отодвинула прибор. - Распалась компания.
- Поссорились?
- И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.
В конце обеда появился Вохмянин с толстой общей тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.
Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию...
- ...Он увлекается магнитофонами... - сказала Марина.
Денисов понял: Антон спросил о муже.
- Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двухштамповый вместо одноштампового...
Антон кивал.
- ...Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией, - Марина поправила очки. - Мужчины наши - друзья по институту, все с одного выпуска, "мушкетеры". Только жены перезнакомились... - Она обернулась к Денисову: - Как по - вашему? Меня еще будут тревожить?
За стеклами мелькнуло беспокойство.
- Насчет Голея?
- Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!
Денисову показалось: она сейчас расплачется.
- Закон есть закон.
- Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.
- Так вы считаете?
Тот же закон, однако, запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос - допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.
- Голей что-то сказал...
- А Ратц?
- Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово "война" я определенно слышала.
Денисов помолчал.
- Но вначале было все мирно?
- Вполне.
- Если бы они были знакомы раньше, вы бы заметили?
- Конечно!
- Еще вопрос. Кто открыл шампанское?
- Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.
- Странно.
- Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик.
- У него был нож? - спросил Антон.
- Он не сказал? - Марина удивилась.
Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.
- Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах... Я не видела их, - она словно спешила снять с себя подозрения.