Посмотри, вот Магеллановы Облака… и… посмотри… как раз тут должны были бы быть Андромеда и Мерсье-34…
– А кто не трезв?
– А эти две такие пушистые точки, вероятно. Лесс-2 и 1. Вон там галактики Скульптора и Форнакса…
– Кому нужны всякие там книжки, – сказал беззубый лесоруб с сильным стриновским акцентом, – когда у тебя есть этот вот знайка?
– Роланд сам по себе книга.
– Спасибо, Сьюзи. А все эти линии, – продолжал Роланд, – это дороги Космострады. Но самый интересный вопрос сводится вот к чему. Что за крупная дорога, которая вливается вот отсюда и продолжается вот сюда? Кажется, это одна из главных артерий Космострады.
– Очень может быть, – сказал Фитцгор. – Посмотрите на все эти штуки, которые нарисовала Винни. А могут ли все эти галактические группы быть соединены дорогой?
– Я бы сказал, что так и должно быть, – ответил Роланд. – А вот эти рисунки, похожие на облака…
– Метагруппы, – сказал я.
– А это что за зверь такой? – спросил меня кто-то из толпы.
– Группы групп. Супергруппы галактик, все они доступны с помощью единой дорожной системы.
– И куда она идет, интересно? – вслух подумал один из лесорубов.
– До самого предела, долбаного предела, парень.
– Чего-чего?
– Начала всех начал, – выдохнул Фитцгор. – Самая колыбель всего, что было рождено.
– Это как же так получается?
– Когда ты смотришь на вселенную, – читал ему лекцию Роланд, хотя и произносил слова что-то уж очень старательно, настолько он был пьян, – на слабые облака галактик, ты смотришь обратно сквозь время. Относительность, скорость света и все такое прочее. Когда ты смотришь действительно далеко-далеко, туда, куда самые изорщ… изрощ… извращ… словом, самые хитрые приборы могут достать… – он рыгнул. – Извините. Иными словами, если посмотреть в самый хитрый телескоп, то там особо много не увидишь. Ты просто смотришь в такие места, в такие времена, когда вселенная была совсем не такой, как раньше, когда она была радикально иной. До того еще, как сформировались галактики. Тебя словно отбрасывает к пределу видимой, постижимой вселенной, за тот предел, где все сдвинуто в красную сторону спектра настолько, что становится почти невидимым. Это и есть красный предел.
– Тут я что-то за тобой не поспеваю.
– Это азы космологии, – снизошел Роланд, причем его тон подразумевал, что любой шестилетний ребенок сочтет, что это просто мелочи и чепуха.
– Да, разумеется, – сказал Фитцгор больше себе самому, чем обращаясь к кому-либо. – Стоит проскочить сквозь портал, и ты идешь как бы обратно через время. Если ты едешь по дороге, которая ведет в самые дальние просторы космоса, дорога, которая ведет тебя прыжками быстрее скорости света…
– То в конце концов, – продолжил за него Роланд, – ты придешь к тому моменту, где начинается поток времени.
– Тот самый большой взрыв, который породил Галактику, – сказал один из лесорубов.
– Абсолютно верно, если Космострада простирается до такой степени.
– А как такое может быть? – спросил кто-то.
– Понятия не имею, – сказал Роланд, – но на Космостраде поговаривают, что как раз Джейк и обнаружит, как это оно делается.
– Я никуда не еду, – сказал я. – Я слишком пьян, чтобы сесть за руль.
Вообразите себе, как поднимается тесто для буханки хлеба в четырех измерениях, хлеба с изюмом.
Вы этого не сможете сделать. Невозможно вообразить себе что-либо в четырех измерениях, но попробовать все-таки стоит.
По мере того, как тесто поднимается, расстояние между изюминками увеличивается, поскольку увеличивается объем теста. Представьте себе, что каждая изюминка – это галактика, и у вас будет прекрасная иллюстрация к теории расширяющейся вселенной, которую в первый раз выдвинули века полтора назад.