- Однако что бы это могло быть? - пробормотал он, отыскивая нож, чтобы разрезать бечевку.
Под бумагой оказалась серая картонная коробка. Он снял крышку и с удивлением обнаружил небольшой розоватый конверт, положенный поверх
какой-то выпечки.
На конверте мелким округлым почерком было написано: "Месье Фредерику Науманну".
Он вскрыл конверт и вынул небольшой листок почтовой бумаги, на котором было написано следующее:
"Дорогой месье Науманн!
Если прошлым вечером я обидела Вас, прошу простить меня, но что могла я сделать? Возможно, Вы скажете, что я действовала из глупой гордыни,
и это будет правда.
Не думайте, что я недооцениваю Вашу дружбу или что она мне не дорога. Но Вы не должны больше приходить в дом мадемуазель Солини, умоляю Вас
- это делает меня несчастной.
А в коробке - мое предложение мира, месье. Вот видите, я не забыла счастливый час, который Вы мне однажды подарили. И всегда буду Вашим
другом.
Виви Жанвур".
Науманн перечитал записку три раза и много-много раз с чувством прижимал ее к губам. Как это похоже на Виви! Его Виви! Потому что она
должна быть его - он клянется. Он забыл все свои обеты забыть ее.
И хотя было бы слишком самонадеянно думать, что она любит его, ей, очевидно, была важна и дорога его дружба. Да, она просила его не
приходить, не навещать ее, но ведь это вполне естественно, учитывая враждебные отношения между ним и мадемуазель Солини.
Он открыл коробку с ее "мирным предложением". Это была полудюжина абрикосовых тартинок, точь-в-точь таких же, как те, что они ели, когда он
был у них на чае, и про которые она сказала, что сделала их сама.
Это, сказал он себе с улыбкой, даже больше похоже на Виви, чем записка. Он видел мысленно ее белые маленькие ручки в муке, слегка
наморщенный от усердия лоб.
Тартинки, с их тонкой коричневой корочкой и красновато-янтарной ягодой, лежали двумя аккуратными рядами. Науманн ничего не ел с той поры,
как ранним утром торопливо позавтракал в дешевой забегаловке.
Двумя пальцами он взял одну из тартинок, чувствуя себя так, словно исполнял какой-то обряд любви.
Он уже поднес тартинку ко рту, когда раздался громкий стук в дверь. Обряд любви был прерван на взлете.
Науманн повернулся, крикнул "Войдите!" и поспешно положил тартинку обратно в коробку.
Это был Ричард Стеттон, который заскочил, как он с первых же слов заявил, просто так, поразвлечься. Увидев, что Науманн без пиджака,
Стеттон заинтересовался, не слишком ли тяжело трудолюбивому молодому дипломату до середины дня оставаться в постели.
- Мой дорогой друг, - ответил Науманн, провожая гостя к креслу, - мне доставляет удовольствие сообщить тебе, что я поднялся сегодня ровно в
шесть утра. Так что прости великодушно.
Стеттон взял сигарету из коробки на столе и удобно расположился в мягком кресле.
- Простить? - насмешливо спросил он. - Никогда.
Во-первых, я этому не верю. Во-вторых, если ты действительно встал в шесть часов утра, то это лишь доказывает, что ты - сумасшедший. Что
бы, черт возьми, это значило?
- Ничего. Я вышел прогуляться.
- Прогуляться? - недоверчиво протянул Стеттон.