Так вот в чем дело: Петр Степанович ждал ответа из Якутска.
- А способ и риск переправы? На вельботе трехтысячный табун не перевезешь через пролив.
Помполит не отвечает. Полной грудью он вдыхает пьянящий воздух Колымы, разлившейся перед нами широким плесом.
- Перелезешь с оленями на остров - вот тебе и научный опыт, лаборатория в гуще жизни... А ты, Пинэтаун, свою Джульетту разыщешь.
Пинэтаун подпрыгивает на стуле, услыхав о походе к берегам Восточной тундры.
Читаю краткое предписание. Способ переправы оленьего табуна на морской остров должны определить на месте с бригадиром стада Ромулом. Предписание разрешает попутно исследовать острова в дельте Колымы, которые мы видели с вершины Чукочьего мыса во время недавнего плавания к устью реки Белых Гусей.
На совещании меня поразил рассказ Михаила Санникова: в устье Колымы я не ожидал встретить сподвижников знаменитого полярного путешественника. Георгий Седов, промеряя фарватер Колымы, не успел высадиться на дальние острова Колымской дельты. Он спешил окончить описание фарватера и подходов к устью Колымы - подготовить путь первым морским пароходам.
Не посчастливится ли нам теперь выполнить желание Седова? Я уверен, что там мы отыщем великолепные приморские пастбища для оленеводческого совхоза.
Предписанием поручалось также обеспечить на вельботе продовольственное снабжение островитян - пастухов из порта Амбарчик, где была расположена ближайшая фактория.
Последнее поручение особенно волнует Пинэтауна. Порт Амбарчик расположен неподалеку от устья Колымы, на берегу Восточной тундры, и юноша надеется обнаружить в приморской тундре следы Нанги.
Известие о необыкновенной переправе быстро облетело тундру. Многие сомневались в успешном окончании задуманного предприятия. Поднимая якорь и снова прощаясь с друзьями, мы не предполагали, что второе плавание "Витязя" приведет нас к удивительным открытиям.
Глава 2. ПОИСКИ
Очертания Скалистого мыса с каждой минутой становятся яснее. Уже простым глазом можно различить трещины утеса, нагромождения глыб у его подножия и узкий пляж гальки на берегу маленькой бухты под защитой скал. За крутым выступом Скалистого мыса начинается Морская протока и берег Восточной тундры, где мы должны встретить оленье стадо.
Ветерок слегка надувает грот-парус, и "Витязь" идет малым ходом вдоль высокого берега. Редкий лиственничный лес окончился. Холмистая тундра обрывается к воде голыми скалами. Слева широкий плес Колымы играет ослепительной рябью, а вдали желтеют длинные языки песчаных отмелей.
Пинэтаун лежит на баке, раскинув руки, и смотрит в голубую пропасть неба. Такая небесная лазурь бывает лишь в горах Средней Азии. Окраска неба зависит от сухости и чистоты воздуха. В устье Колымы осадков выпадает не более, чем в сухих районах Средней Азии, а северный воздух необыкновенно чист и прозрачен.
- Пинэтаун, смотри, Восточная тундра!
Юноша замечтался; он вскакивает и вглядывается в пустынные берега. Оленье стадо еще не вышло на побережье - не видно дымов стойбища.
Вельбот входит в крошечную бухту. Скалы хорошо защищают ее от морских ветров и волнений. Здесь глубоко, и наше суденышко выскальзывает форштевнем прямо на гальку берега. Лучшей стоянки для "Витязя" не сыщешь у этих берегов. Пинэтаун закрепляет железные лапы якоря среди базальтовых глыб у подножия Скалистого мыса.
Поднимаемся на вершину утеса, и перед нами открывается Морская протока; пугает ширина ее. Остров Седова синеватой тенью едва виднеется на горизонте, и переправа трехтысячного стада полудиких оленей с новорожденными оленятами кажется немыслимой.
Холмистую Восточную тундру покрывают густые заросли карликовых ивнячков. Они подступают к самому краю обрыва. Глянцевитые их листочки похожи на листья лавра, а макушки срезаны, словно бритвой, на одном уровне. Этот уровень соответствует высоте снежного покрова. Свирепые зимние пурги замораживают и срезают побеги кустарников над снегом.
На юге видны пологие уступы близких сопок, сглаженных древними ледниками. По склонам этих сопок оленьи стада совхоза обычно спускаются к берегам океана.
В бинокль хорошо просматривается весь берег Морской протоки. Скалистый его обрыв внезапно прерывается низменностью речной долины. Там, среди полярной тундры, блестит речка. Она вливается в Голубую лагуну, закрытую узкой песчаной стрелкой.
За лагуной, на высоком скалистом берегу, чернеет груда бревен или сруб полуразвалившейся заимки. Протягиваю бинокль Пинэтауну. Он отрицательно качает головой: зрение у молодого чукчи орлиное, и он хорошо видит покосившийся сруб без бинокля.
- Может быть, у этой одинокой заимки останавливался Чандара? Следы хитрого старика нужно искать вдали от поселков.
- Пойдем смотреть заимку... - нетерпеливо предлагает Пинэтаун.
Шагаем по краю каменного обрыва, с любопытством оглядывая морское побережье. Вдали темнеют скалы Чаячьего мыса - там Колыма вливается в море. Спускаемся в долину, переходим через мелководную речку и снова поднимаемся на высокий берег.
Ого, это не заимка, а скорее полуразвалившаяся деревянная башня. Широкое основание еще сохранилось. Тяжелые бревна необыкновенной толщины образовали четырехстенный сруб. Верхние этажи башни обрушились, и почерневшие, отполированные временем балки громоздятся на земле. Некоторые бревна обгорели и обуглились от случайного пожара.
- Не маяк ли это Дмитрия Лаптева?
Осторожно разбирая кучу бревен, находим доску, вырубленную из целого ствола лиственницы. На черной ее поверхности глубоко врезались буквы славянской вязи:
Россiйские мореходы
1740 годъ
Снимаю кожаный шлем. Лицо Пинэтауна серьезно: он понимает торжественность этой минуты. Скромные пионеры Северного морского пути не вырезали своих имен на памятнике русской славы.
Но историю деревянной башни я знал. По указанию Петра Первого, превращавшего Россию в великую морскую державу, русские люди готовились овладеть Северным морским путем. В 1740 году один из героев Великой северной экспедиции, флотский офицер Дмитрий Лаптев, положил берег Восточной тундры на морскую карту. Близ Чаячьего мыса, у входа в устье Колымы, Лаптев воздвиг деревянную башню маяка - морского знака, отмечавшего фарватер.
Чуть поодаль, у нескольких обуглившихся бревен, сложенных для костра, валяется ржавая железная коробка. Пинэтаун поднимает ее. Лак на коробке давно облупился, английские буквы рекламы с портретом принца Альберта стерлись.
Заржавевшая банка из-под дрянных американских сигарет...
Разные находки лежат перед нами - как непохожи были люди, оставившие их! Одни пришли на это побережье, совершая великий географический подвиг. Они бескорыстно служили родине, закрепляя дальние ее рубежи. Другие проникли в чужую страну, как воры, в бессовестной погоне за наживой.
Банка от американских сигарет могла принадлежать только контрабандисту из Норд-Компании. Шхуны американских пиратов из Сиэтла заходили на побережье Восточно-Сибирского моря к устью Колымы. Контрабандисты меняли залежавшийся товар на драгоценную пушнину, обирая доверчивых жителей тундры. В двадцатых годах представители Камчатского ревкома, прибывшие на побережье Чукотки, конфисковали несколько контрабандистских шхун и вышибли американских пиратов с наших берегов.
Дмитрий Лаптев ставил приметную башню, отмечая глубокий фарватер устья Колымы. Теперь Морская протока у разрушенного маяка обмелела. Широкие отмели и мелководья образовались за двести лет у подножия береговых скал, а фарватер переместился западнее, к острову Седова.
Свежих следов пребывания человека у развалин не видно. Сухая каменистая тундра вокруг изрыта круглыми отверстиями норок. Кучки зернистого помета отмечают жилые норки.
- Что за зверьки поселились так далеко в полярной тундре?
- Евражки, - отвечает Пинэтаун.
Он вытаскивает из замшевого мешочка на поясе катушку черных суровых ниток, скручивает петлю и кладет нехитрую ловушку на отверстие норки. Конец нитки он привязывает к веточке полярной ивы.
Поставив шесть петель, затаиваемся в кустах. Через минуту в одной из петель забился зверек. Спустя немного времени попадаются зверьки и в остальные петли.
Зверьки напоминают пушистых белок с короткими хвостами и обрубленными ушами. Рыжеватый нежный мех покрывает гибкое тело. Светлые крапинки величиной с горошину пестрят спинку и бока. Это колымские суслики, во множестве населяющие горные прибрежные тундры низовьев Колымы и Чукотку. Во всем мире суслики обитают в степях, и только здесь, на берегах Восточно-Сибирского моря, живут в тундре, далеко за Полярным кругом.
Поедая сочные листья и стебли тундровых злаков, эти зверьки успевают накопить в короткое, но светлое полярное лето большой запас жира. Во время девятимесячной зимней спячки жир постепенно усваивается организмом, и подземные обитатели каменистых тундр легко переживают суровую зиму.