— Дай мне свою диадему.
Заметив мое замешательство, девушка сразу нахмурилась.
— Это же для рисунка.
Галлия неодобрительно прищурилась, однако я сняла с головы жемчужную ленту, которая некогда олицетворяла мою грядущую власть над Ливией и Киренаикой, и протянула Юлии.
Она поправила украшение на темных кудрях.
— Ну что, похоже на твою мать?
Я знала, какой ответ ей нужен.
— Да.
— Нарисуешь меня в диадеме?
— Если не будешь вертеться.
— Мне сесть или встать?
Я помедлила, разглядывая портрет.
— Продолжай стоять. Заодно изображу сандалии.
Удивительно, какой тихой и неподвижной могла быть Юлия, когда ей что-нибудь требовалось. Она терпеливо стояла, давая мне зарисовать каждую складку на тунике, а затем по моей просьбе осторожно повернулась в профиль, чтобы показать перевитую бусинами прическу. Когда я наконец сказала: «Готово!» — она радостно хлопнула в ладоши, воскликнув:
— Хочу посмотреть!
При виде альбома девушка ахнула, посмотрела сначала на Галлию, потом на меня.
— Неужели я такая красивая?
У меня даже зубы скрипнули.
— Черно-белые портреты всегда немного льстят.
— Но ты его раскрасишь?
— Чем?
— Сейчас же пошлю раба за всем необходимым. Смотри, что за прелесть получилась. Только представь, как это будет смотреться в цвете.
В дверь резко постучали, и я, не успев возразить, испугалась:
— Прячься скорее! Вдруг там Октавия?
Юлия даже не шелохнулась.
— Нет. Это Марцелл. Впусти его, Галлия, — проворковала она.
У меня округлились глаза.
— Откуда ты знаешь?
Девушка улыбнулась.
— Я сама его позвала.
На пороге возникли Марцелл с Александром. Увидев на Юлии жемчужную ленту, брат замер на месте.
— Это твоя диадема?
— Я на минутку дала, — вырвалось у меня.
Между тем его друг присвистнул, и Юлия повернулась, давая лучше себя рассмотреть.
— Ну, что скажешь? — осведомилась она.
— Ты красивая, как Селена.
Девушка метнула на меня уничтожающий взгляд.
— По-твоему, мы с ней похожи?
— Конечно. То есть… нет. Ты самая прекрасная царевна на свете! — воскликнул Марцелл.
Правда, при этом он ухитрился мне подмигнуть. В груди что-то странно затрепетало. Юлия ухмыльнулась.
— А как тебе мои краски?
— Надеюсь, они смываются, — ответил юноша без тени улыбки. — Скоро здесь будет мама.
Взвизгнув от испуга, девушка сунула мне в руки диадему и бросилась оттирать лицо.
— Быстрее! Бусины!
Марцелл рассмеялся.
— А ты на что рассчитывала?
— Да ведь она должна была заниматься благотворительностью в Субуре. Что вы стоите как истуканы? Помогайте!
Мы вчетвером кинулись расплетать ее волосы. Галлия ссыпала бусины в кувшинчик и убрала его в мой сундук.
— Только не к Селене! — закапризничала дочь Цезаря. — Это мое!
— Оставь их здесь, пока не уйдет моя мама, — предложил Марцелл. — В последнее время у мамы все вызывает подозрения.
— О чем ты? — обиженно бросила Юлия.
Молодой человек неуверенно покосился на рабыню.
— Это по поводу Красного Орла.
— И? Разве он может укрыться в кувшине?
— Нет. Но поверь на слово: так будет лучше.
Октавия распахнула дверь и отпрянула, увидев нас впятером.
— Галлия, что это значит?
— Готовятся к театру, хозяйка, — спокойно сказала та.
— Нравится моя туника? — спросила Юлия, повернувшись.
На лице девушки не осталось и следа красной охры.
— Опять обновка? — нахмурилась Октавия.
— Вчера купили. И для Селены тоже. Там еще хватит шелка для Антонии, если пожелаешь…
Хозяйка виллы чуть подняла уголки губ.
— Спасибо. Думаю, ей подойдет что-нибудь поскромнее.
Юлия пропустила колкость мимо ушей.
— Как называется представление, на которое мы идем?
— «Амфитрион» Плавта, — проронила Октавия, обыскивая глазами комнату, словно почувствовала подвох.
Марцелл подхватил мать под руку и потащил из купальни в комнату.
— А ты уже знаешь, кто там будет?
— Агриппа, Юба, Меценат, Терентилла, — отвечала ему Октавия. — Да, Юлия, можешь радоваться: скорее всего, Горация с Поллионом тоже придут.
Юноша обернулся, и в его взгляде мелькнуло непонятное сочувствие.
— Кто такая Горация? — поинтересовался мой брат.
— Мы вместе ходили в школу, — сощурилась Юлия. — Но в прошлом году Ливия выдала ее замуж…
— Это плохо?
— …за гадкого престарелого торговца, а ведь ей было только тринадцать!
Выходя из комнаты, мы с Александром переглянулись.
— Зачем Ливия так поступила? — с тревогой в голосе осведомился он.
— Горация была моей лучшей подругой. Она даже научила меня плавать, — прошептала девушка.
Ее глаза заблестели от слез.
— И за это Ливия так ужасно ее наказала?
— Она бы выдала бедняжку хоть за самого Цербера, если б могла. И вот теперь Горация носит под сердцем ребенка от мерзкого старика.
У портика нас ожидало с полдюжины носилок. Мне выпало ехать вместе с Юлией. Заходящее солнце окрасило занавески алым и золотым.
— Будь я не так испорчена, — проговорила вдруг девушка, — никогда бы не попросила тебя разрисовывать мое лицо.
— Почему?
— Потому что если бы слухи дошли до Ливии, она и с тобой поступила бы так же.
Я выпрямилась.
— Ни за что на свете!
Юлия безжалостно рассмеялась.
— Разве ей помешаешь? Даже Октавия не в силах переубедить отца, когда Ливия рядом. А уж она все время рядом. Так и нашептывает ему в ухо, словно Борей.
Мне стало удивительно, откуда юная римлянка может знать греческое божество северного ветра, но та только отмахнулась:
— Я не полная дура. Слушать умею.
Остаток пути мы ехали в тишине. Когда носилки остановились на Марсовом поле, Юлия объяснила:
— Дальше пойдем самостоятельно. Отец полагает, будто наше пешее появление благоприятно подействует на плебеев.
Шесть рабов аккуратно поставили носилки на землю. Я раздвинула занавески, и Марцелл помог нам сойти на землю.
— Веселая выдалась поездка? — спросил он, увидев мое лицо.
— Тебе не понять, — обиделась Юлия.
— Ладно, развеселись. Ты хоть помнишь, когда мы последний раз ходили в театр?
— Перед отъездом отца в Египет.
— Вот именно. Жаль, что Горацию выдали за этого толстопузого, зато, по крайней мере, у нее есть деньги на билет.
— Еще бы немного ума в придачу, чтобы купить на них крысиного яда…
Марцелл пожал плечами.
— Подумаешь. Когда старикан отправится на тот свет, ей не будет и двадцати пяти. А там можно подыскать супруга получше.
— Вы двое просто несносны, — вставил Тиберий.
А я и не замечала, что он шагал позади вместе со своим младшим братом. Юлия даже не обернулась, а ее спутник парировал:
— Вот женит тебя мамаша на дряхлой матроне с обвисшей cunnus[24], посмотрим, как тебе это понравится.
Александр захохотал, но, увидев мой взгляд, осекся.
— Октавиан впереди, — сказала я по-парфянски. — И все остальные тоже.
К театру нас сопровождали два десятка солдат. Цезаря прикрывали с боков Агриппа и Юба. Их длинные тоги реяли на летнем ветру, но под тканью темнели кольчуги.
Развеселившийся брат протрезвел в мгновение ока.
Мы прошли под великолепной мраморной аркой. Спускающиеся рядами скамейки были устроены прямо на склоне холма. За ними тянулась отполированная до блеска мозаика с изображением трагической и комической масок. По правую и левую стороны шумели тенистые ухоженные сады с колоннадами. Все выглядело совершенно новым либо прекрасно сохранившимся.
— Когда это было построено? — спросила я у Марцелла.
— Двадцать пять лет назад.
— А кем?
— Помпеем. Главным соперником Юлия. Каменные театры в Риме сооружать не разрешалось. Он перенес работу за стены, но и тогда нашлись ворчуны. Пришлось добавить еще и храм. — Собеседник взглядом указал на святилище Венеры, примостившееся над зрительскими сиденьями. — Заметила, как хитро сделаны сиденья? Словно ступени к храму! — Он рассмеялся. — Только так и удалось убедить недовольных. Строители, видите ли, боялись гневить богов! Представляешь, какие глупцы?
Последние слова услышала даже Октавия. Она обернулась, и ее сыну пришлось понизить голос.
— А вон там прикончили Цезаря, — сказал он, указывая вперед.
— Я думала, его убили в Сенате.
— Сенат иногда собирается в Курии.
— Потому отец и недолюбливает это место, — неожиданно вмешалась в наш разговор Юлия. — И ходит сюда с такой охраной.
Приблизившись к ожидавшим нас мягким скамейкам, я не заметила на лице Октавиана ни тени волнения. Наоборот, Цезарь весело разговаривал с Терентиллой, и, судя по выражению лица его жены, скоро должна была грянуть гроза. Мое место оказалось между Октавией и Александром. Садясь, я услышала, как Ливия предложила: