Этот посетитель приехал на машине, старенькой, но вполне приличной «шестерке». Наметанному взгляду официантов он, впрочем, показался куда более платежеспособным, чем его машина. То спокойствие, с которым мужчина поглощал дорогую датскую водку, не интересуясь ни ценой, ни возможными проблемами с ГАИ, только укрепляло это мнение.
Когда официант принес заказанную осетрину, мужчина на миг поднял на него глаза. Раньше сидел, водя зубочисткой по скатерти, а временами застывал, глядя на пламя стеклянной масляной лампы, а тут вдруг посмотрел.
Официант никому не стал рассказывать о том, что почудилось на миг. Показалось – будто заглянул в два сверкающих колодца. Ослепительных до той меры, когда Свет обжигает и неотличим от Тьмы.
– Спасибо, – сказал посетитель.
Официант ушел, борясь с желанием убыстрить шаг. Повторяя про себя: это только отблески лампы в уютном полумраке ресторана. Только отблески света во тьме неудачно легли на глаза.
Борис Игнатьевич продолжал сидеть, ломая зубочистки. Осетрина остыла, водка в хрустальном графинчике нагрелась. За перегородкой из толстых канатов, фальшивых штурвалов и поддельной парусины большая компания справляла чей-то день рождения, сыпала поздравлениями, ругала жару, налоги и каких-то «неправильных» бандитов.
Гесер, шеф московского отделения Ночного Дозора, ждал.
Те собаки, что остались во дворе, шарахнулись при моем появлении. Тяжело им дался фриз, тяжело. Тело не подчиняется, не вдохнуть и не залаять, слюна застыла во рту, воздух давит тяжелой ладонью горячечного больного.
А душа живет.
Тяжело пришлось собачкам.
Ворота были полуоткрыты, я вышел, постоял, не совсем понимая, куда иду и что собираюсь делать.
Не все ли равно?
Обиды не было. Даже боли не было. Мы ни разу не были с ней близки. Более того, я сам старательно ставил барьеры. Я ведь не живу минутой, мне нужно все, сразу и навсегда.
Нашарив на поясе дискмен, я включил случайный выбор. Он у меня всегда удачный. Может быть, потому что я, подобно Тигренку, давным-давно управляю нехитрой электроникой, сам того не замечая?
Я сам этого хотел. Сам добивался. И теперь не на кого пенять. Вместо того чтобы рассуждать весь вчерашний вечер с Семеном о сложностях мирового противостояния Добра и Зла, надо было остаться со Светой. Чем смотреть волком на Гесера и Ольгу с их лукавой правдой – отстаивать свою. И не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно.
Стоит так подумать – и ты уже проиграл.
– Вот уж нет, – прошептал я, стаскивая наушники. – Не дождетесь.
Нас так долго учили – отдавать и ничего не брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг – как на пулеметы, каждый взгляд – благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного помысла. Ведь мы – Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О да, в своем маленьком мирке мы позволяем себе все что угодно. Любому поступку найдется оправдание, честное и возвышенное. Уникальный номер: впервые на арене мы – в белом, а все вокруг – в дерьме.
Надоело!
Горячее сердце, чистые руки, холодная голова… Не случайно же во время революции и гражданской войны Светлые почти в полном составе прибились к ЧК? А те, кто не прибился, большей частью сгинули. От рук Темных, а еще больше – от рук тех, кого защищали. От человеческих рук. От человеческой глупости, подлости, трусости, ханжества, зависти. Горячее сердце, чистые руки. Голова пусть остается холодной. Иначе нельзя. А вот с остальным не согласен. Пусть сердце будет чистым, а руки – горячими. Мне так больше нравится!
– Не хочу вас защищать, – сказал я в тишину лесного утра. – Не хочу! Детей и женщин, стариков и юродивых – никого, живите, как вам хочется. Получайте то, чего достойны! Бегайте от вампиров, поклоняйтесь Темным магам, целуйте козла под хвост! Если заслужили – получайте! Если моя любовь меньше, чем ваша счастливая жизнь, я не хочу вам счастья!
Они могут и должны стать лучше, они наши корни, они наше будущее, они наши подопечные. Маленькие и большие люди, дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится Свет, что может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем…
Не верю!
Я видел вас всех. Дворников и президентов, бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей. Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк. Видел, как, едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьет по лицу беременную жену. Видел, как, закрывая дверь за пьяненьким мужем, выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего друга. Это очень просто – видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак, – нас учат не смотреть.
Но мы все равно смотрим.
Они слабые, они мало живут, они всего боятся. Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и оберегать. Это наша работа и долг. Мы – Дозор.
Не верю!
Никого не заставишь совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех людей так учили, и все они оказались прилежными учениками.
А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.
Да, наверное, да, конечно, были, есть и будут те, кто не стал Иным, но ухитрился остаться Человеком. Вот только их мало, так мало. А может быть, просто мы боимся посмотреть на них пристальнее? Боимся увидеть то, что может открыться?
– Ради вас – жить? – спросил я. Лес молчал, он был заранее согласен с любыми моими словами.
Почему мы должны жертвовать всем? Собой и теми, кого любим?
Ради тех, кто никогда не узнает и никогда не оценит?
А если даже узнает, единственное, что мы заслужим, – удивленное покачивание головы и возглас: «Лохи!»
Может быть, стоит однажды показать человечеству, что это такое – Иные? Что может один-единственный Иной, не скованный Договором и вырвавшийся из-под контроля Дозоров?
Я даже улыбнулся, представив себе всю картину. Картину в общем, а не себя в ней: меня-то остановят быстро. Как любого Великого Мага или Великую Волшебницу, что решат нарушить Договор и откроют перед миром мир Иных.
То-то будет шума!
Никакие инопланетяне, высадившиеся в Кремле и Белом доме одновременно, такого не натворят.
Нет, конечно.
Не мой это путь.
И в первую очередь потому что не нужна мне власть над миром или всеобщий переполох.
Я одного хочу: чтобы женщину, которую люблю, не заставляли жертвовать собой. Потому что путь Великих – это именно жертва. Те чудовищные силы, которые они обретают, меняют их без остатка.
Мы все – не совсем люди. Но мы хотя бы помним, что были людьми. И можем еще радоваться и грустить, любить и ненавидеть. Великие маги и волшебницы уходят за пределы человеческих эмоций. Наверное, они испытывают какие-то свои, вот только нам их не понять. Даже Гесер, маг вне классификации, не Великий. Ольга так и не смогла стать Великой.
Что-то они напортачили. Не вытянули грандиозную операцию по борьбе с Тьмой.
И теперь готовы кинуть в прорыв новую кандидатку.
Ради людей, которым плевать на Свет и Тьму.
Ее прогоняют по всем кругам, что положено пройти Иному. Ее уже подняли до третьей ступени по силе, теперь подтягивают вслед сознание. В очень-очень быстром темпе.
Наверняка в этой бешеной гонке к неведомой цели есть место и мне. Гесер использует все, что только подворачивается под руку, включая меня. Что бы я ни делал – охотился на вампиров, гонялся за Дикарем, в облике Ольги общался со Светой, – все это играло лишь на шефа.