Из четвертой квартиры слабо доносилась музыка; минуту назад, когда я проходил мимо, это было что-то легкое и зарубежное. Но теперь песня сменилась, и я скорее угадывал, чем слышал, слова, почти заглушенные жестким ритмом и саундом хард-рока:
Не знаю почему, но я замер перед чужой дверью. Это были больше, чем просто слова. Я впитывал их кожей, всем телом. Я забыл, кем я был, но как вспомнить — кем я стал? И не вышел ли я на новый круг вместе с неведомой мне пока стаей?
Ну, тишину мне слушать в ближайшее время явно не светило. Слишком уж многие моей скромной персоной заинтересовались. И Светлые, и Темные…
Голос певца тем временем окреп, стал торжествующим и дерзким:
Вот как, значит… Наверх. И рая, получается, не достичь, если предварительно вдоволь не потолкаться в преисподней. Вот только и рай, и преисподняя для каждого свои. Но, с другой стороны, Кипелов об этом, собственно, и поет.
Странно. Я раньше уже слышал эту песню, и имя певца отложилось в памяти, и даже на болванку для плейера ее внес. Но сейчас она прозвучала совершенно по-новому, неожиданно резанув по сознанию осколком невидимого стекла.
— Коллега! Поторопитесь! — окликнул меня Эдгар.
Я с сожалением отступил от двери.
«Надо будет потом послушать… Купить весь альбом — и послушать…»
Голос певца таял позади:
Мне почему-то показалось, что Кипелов поет об этом слишком уж со знанием дела. О крови. О дне. О небе. Он вполне может оказаться Иным, этот длинноволосый кумир российских металлистов. Во всяком случае, я бы этому не слишком удивился.
Вместе с Эдгаром и Шагроном мы поднялись еще этажом выше и оказались в настоящем офисе. С просторным залом, поделенным на небольшие отгороженные ширмами кабинки, с отдельными кабинетами чуть в стороне, с холлом, отделенным от Тверской громадным, чуть затененным стеклом. Я отметил, что Темные практически не пользовались стационарными компьютерами — во всяком случае, трое сотрудников, не то гиперполуночников, не то очень ранних пташек, все как один сидели, уткнувшись в матрицы ноутбуков.
— Гэллемар! — позвал Эдгар, и один из троих, как и дежурный внизу — вервольф, неохотно оторвался от какой-то думообразной игры.
— Да, шеф?
— Оперативную сводку новостей мне! Перемещения реагентов и артефактов большой силы. Пропажи, исчезновения, контрабанда. Самые свежие события!
— А что? — оживился тот, кого назвали Гэллемаром. — Жареным пахнет?
— Светлые располагают информацией, будто в Москву пытаются протащить артефакт. Живо, Гэллемар! Гэллемар обернулся к остальным игрокам:
— Эй, оболтусы! За работу!
Оболтусы мгновенно переключились — спустя секунды я уже слышал тихое шуршание клавиш, а бесконечные, полные монстров коридоры на экранах сменились светлыми окошками «Нетскейпа».
Эдгар увлек меня в кабинет, отделенный от зала стеклом и жалюзи. Шагрон куда-то ненадолго убежал, но вскоре вернулся с банкой «Чибо» и пакетом финской ледниковой воды. Воду он вылил в чайник и ткнул пальцем на соответствующую кнопочку. Чайник почти сразу же трудолюбиво зашумел.
— Сахар у тебя есть, надеюсь? — проворчал Шагрон.
— Найду. — Эдгар опустился в кресло и предложил мне другое: — Садитесь, коллега. Вы не против, если я буду звать вас просто Виталием?
— Нет, конечно. Зовите.
— Отлично. Итак, Виталий, я сейчас буду говорить, а вы меня поправляйте, если что не так. Договорились?
— Договорились! — с готовностью согласился я. Потому что слабо представлял, какие вынырнувшие из подсознания байки сейчас буду травить этим целеустремленным сотрудникам Дневного Дозора.
— Правильно ли я понял, что о вышеупомянутом артефакте у вас нет никакой информации?
— Правильно, — подтвердил я.
— Жаль, — искренне огорчился Эдгар. — Это сильно упростило бы дело…
Вообще говоря, у меня не то что о вышеупомянутом, у меня о всех, абсолютно всех артефактах, способных заинтересовать Эдгара, не имелось никакой информации. В области, где опытные Иные чувствовали себя знатоками, я покуда разбирался еще хуже, чем известное животное в известных фруктах.
— Тогда перейдем к следующему пункту. Вы прибыли с Украины, я правильно понял?
— Правильно. Из Николаева.
— С какой целью?
Я поразмышлял с полминуты. Меня не торопили.
— Трудно сказать, — честно признался я. — Видимо, без определенной цели. Просто надоело без дела сидеть дома.
— Вас инициировали совсем недавно, так ведь?
— Так.
— Захотелось мир посмотреть?
— Наверное.
— Тогда почему Москва, а не, скажем, Багамы?
Я пожал плечами. А в самом деле — почему? Не оттого же, что у меня до сих пор нет загранпаспорта?
— Не знаю. На Багамы летом ехать надо.
— В Южном полушарии сейчас лето. И там полно мест, куда можно съездить.
Да, действительно. Об этом я не подумал.
— Все равно не знаю, — ответил я. — Позже, может быть…
Мне показалось, что Эдгар хотел спросить еще о чем-то, но тут в кабинет без стука вбежал Гэллемар. Глаза у него были круглые, словно у мышонка Джерри, неожиданно узревшего в непосредственной близи своего вечного преследователя Тома.
— Шеф! Берн, Коготь Фафнира! Его изъяли из схрона Инквизиции! Вся Европа третий час на ушах стоит!
Шагрон не выдержал — вскочил. Эдгар сдержался, но глаза у него заблестели, и, даже не погружаясь в сумрак, я различил оранжевые струи, народившиеся в его ауре. Впрочем, он быстро взял себя в руки.
— Информация открытая?
— Нет. Закрытая. Официальных заявлений Инквизиция пока не делала.
— Источник?
Вервольф замялся.
— Источник неофициальный. Но надежный.
— Гэллемар, — со значением намекнул Эдгар. — Источник?
— Свой человек в Пражском информационном агентстве, — сознался Гэллемар. — Иной. Темный. Я отловил его на приватном чате.
— Так-так-так…
Мне очень хотелось о чем-нибудь спросить, но, понятное дело, пока оставалось только хлопать глазами и молчать, впитывая значительные, но, увы, непонятные фразы.
— А Светлые откуда знают? — недоуменно спросил Шафон.
— Мало ли… — Эдгар смешно пошевелил бровями. — У них широкая сеть информаторов…
— Состояние «Алеф», — отрывисто сказал Эдгар Гэллемару. — Вызывай персонал…
Через каких-то полчаса в офисе стало людно. Понятно, что все присутствующие были Иными. И понятно — Темными.
А я по-прежнему ничего не понимал.
Когда Антон вернулся в шестьсот двенадцатый номер, Илья сидел в кресле и массировал виски, а Гарик нервно ходил по ковру — от окна до дивана. Толик с Тигренком присели на диван, а в дверном проеме спальни маячил Медведь.
— …меня засек, между прочим, — мрачно говорил Медведь. — Не помогло твое «облако».
— А эстонец?
— Эстонец как раз не засек. И Шагрон, понятно, тоже. А этот — почти сразу.
— Ерунда получается, братцы. Не может же он быть сильнее эстонца? — сказал Гарик.
— А почему, собственно, не может? — поинтересовался Илья, не поднимая головы. — Еще пару часов назад мне казалось, что я знаю всех четверых Темных Москвы, с которыми в одиночку не совладаю. Теперь я уже ни в чем не уверен.
Антон привалился к холодильнику; вопрос, готовый сорваться с языка, до поры до времени завис. Разговор вышел интереснее, чем показалось Антону с самого начала.