Барон — на свободе! Барон, вольный возвратиться в то место, где держит взаперти Женевьеву, и подвергнуть ее пыткам, и навязать ей рабство своей омерзительной страсти!
Не в силах выполнить намеченное, вынужденный сымпровизировать новый план, причем — в ту же самую секунду, подчинив все необходимости предотвратить опасность, которая грозила Женевьеве, Сернин пережил мгновения жестоких колебаний. Пронизывая глаза барона пристальным взором, князь больше всего стремился вырвать у того тайну и уйти; он не пытался теперь даже его убедить, такими бесполезными казались ему слова. И, продолжая об этом думать, он спрашивал себя, какими могли быть теперь мысли барона, какое оружие оставалось еще в его руках, что давало ему надежду на спасение. Дверь вестибюля, хотя и надежно запертая на засов, хотя и обитая листами железа, зашаталась под ударами. Голоса, смысл слов все яснее доносились до них.
— Ты все еще уверен в себе, — заметил Сернин.
— Клянусь дьяволом! — воскликнул барон и, подставив ему подножку, бросил его наземь и пустился бежать.
Сернин тут же вскочил на ноги, вбежал в небольшую дверцу под парадной лестницей, за которой исчез барон, и, скатившись по каменным ступенькам, оказался в подвале… Узкий кулуар, просторный низкий зал, почти в полном мраке… И вот уже перед ним Альтенгейм, на коленях, пытающийся открыть створку люка.
— Идиот! — крикнул Сернин, бросаясь на него. — Ты же знаешь, что в конце подземного хода ждут мои люди с приказом убить тебя как собаку… Если только… Если только у тебя нет другого выхода, примыкающего к этому… Ага, вот оно что, черт возьми! Я угадал!.. И ты вообразил…
Борьба завязалась яростно. Альтенгейм, настоящий великан, наделенный редкостной мускулатурой, охватил противника руками и пытался его задушить.
— Ну да… Ну да… — с трудом говорил при этом князь, — у тебя все по плану… Пока я не могу действовать руками, преимущество — за тобой… Но сколько ты сможешь меня удерживать?..
И тут он вздрогнул. Створка люка, на которой топтались борющиеся и которая упала было на место, казалось, опять пришла в движение. Он чувствовал, какие усилия кто-то третий прилагал для того, чтобы ее приподнять. Это, видимо, почувствовал и барон, так как он теперь изо всех сил старался оттащить князя в сторону, чтобы люк мог открыться.
«Это тот, другой! — подумал Сернин с тем безотчетным ужасом, который вызывал у него таинственный незнакомец. — Тот, другой! Если он выберется наверх, я погиб!»
Незаметными движениями Альтенгейм сумел отодвинуться и пытался увлечь противника за собой. Но тот цеплялся ногами за его ноги, изворачиваясь, чтобы высвободить одну из рук.
Наверху, над ними, слышались тяжелые удары, словно кто-то пробивал себе дорогу тараном.
«У меня еще пять минут, — подумал Сернин. — Минуту спустя этот громила должен быть…»
И громко произнес:
— Внимание, милый мой! Теперь — держись!
С невероятным напряжением он сомкнул колени. Барон взвыл — его бедро оказалось вывернутым. И тогда князь, пользуясь моментом, еще одним отчаянным усилием выпростал правую руку и схватил его за глотку.
— Вот так! Теперь нам стало удобнее. Ну нет, не стоит доставать нож… Иначе задушу тебя, как цыпленка… Ты видишь, я еще соблюдаю приличия… Не слишком еще жму… Ровно столько, чтобы отбить у тебя охоту трепыхаться…
Продолжая говорить, он извлек из кармана тонкий, но крепкий шнурок и одной рукой, с невероятной ловкостью связал барону кисти рук. Едва дыша, тот не оказывал уже особого сопротивления. Несколькими четкими движениями Сернин крепко его связал.
— Ах, какие мы разумные! В добрый час! Тебя просто не узнать. Теперь, на случай, если тебе захочется смыться, — вот моточек проволоки, которым мой скромный труд будет завершен… Сначала — ручки… Теперь — ножки… Вот так. Боже, какой ты теперь пай-мальчик!
Между тем барон стал потихоньку приходить в себя. Он пролепетал:
— Если ты меня выдашь, Женевьева умрет.
— Ну да! Почему? Объясни.
— Она заперта. Никто не знает, где. Без меня она умрет с голоду.