Князь вошел в свой рабочий кабинет. Это мужчина в возрасте от тридцати пяти до тридцати восьми лет, в чьих каштановых волосах проглядывает уже несколько серебряных нитей. У него здоровый цвет лица, коротко подстриженные густые усы, бакенбарды, едва очерченные на свежей коже щек. На нем корректный серый редингот, суженный в талии, и жилет с оборкой из белого тика.
— Ну что ж, — сказал он себе вполголоса, день, вероятно, будет нелегким.
Он открыл дверь, выходящую в большую комнату, где его ждало несколько человек, и сказал:
— Варнье явился? Заходи же, Варнье!
Человек с внешностью заурядного горожанина, коренастый и крепкий, твердо ступающий на коротких ногах, по его зову приблизился. Князь закрыл за ним дверь кабинета.
— Ну, что у тебя, Варнье?
— Все готово к этому вечеру, патрон.
— Хорошо. Расскажи в нескольких словах.
— Так вот. После убийства ее мужа госпожа Кессельбах, по советам, содержавшимся в том проспекте, который вы ей прислали, избрала для жительства дом уединения для дам, находящийся в Гарше. Она поселилась в глубине сада, в последнем из флигелей; директриса сдает его внаем тем дамам, которые хотят жить отдельно от прочих обитателей пансиона, во флигеле Императрицы.
— Кто ее слуги?
— Барышня-компаньонка Гертруда, с которой она и прибыла через несколько часов после преступления, и сестра Гертруды, Сюзанна, которую выписала из Монте-Карло; она служит горничной. Обе сестры ей всецело преданы.
— А Эдвардс, слуга покойного?
— Она его не оставила при себе. Он возвратился к себе на родину.
— Она с кем-нибудь видится?
— Ни с кем. Проводит время лежа на диване. Выглядит обессиленной, больной. Часто плачет. Следователь беседовал с нею вчера в течение двух часов.
— Хорошо. Теперь — о девице.
— Мадемуазель Женевьева Эрнемон живет на противоположной стороне улицы, в проулке, который ведет прямо в поле, в третьем доме справа. Содержит частную, бесплатную школу для умственно отсталых детей. Ее бабка, госпожа Эрнемон, проживает там же.
— И, как ты мне уже писал, Женевьева Эрнемон и госпожа Кессельбах свели между собой знакомство?
— Да. Девушка приходила, чтобы попросить госпожу Кессельбах о денежной помощи для своей школы. Они, по-видимому, понравились друг другу, так как вот уже четыре дня ходят вместе в Вильневский парк, к которому примыкают и сад, и дом уединения.
— В какое время они там гуляют?
— С пяти до шести. Ровно в шесть девушка возвращается в школу.
— Итак, ты все организовал?
— На сегодня, на шесть часов. Все готово.
— И никого там не окажется?
— В это время в парке всегда безлюдно.
— Хорошо. Я там буду. Можешь идти.
Он вывел его через дверь в прихожей и, вернувшись в свой зал ожидания, позвал:
— Братья Дудвиль.
Вошло двое молодых людей, одетых с чрезмерной, пожалуй, изысканностью, с симпатичными лицами и живыми глазами.
— Здравствуй, Жан, здравствуй, Жак. Что нового в префектуре?
— Не бог весть что, патрон.
— Господин Ленорман вам по-прежнему доверяет?
— По-прежнему. После Гуреля мы — его ближайшие сотрудники. О чем свидетельствует хотя бы то, что после убийства Чемпэна он устроил нас в отеле Палас, приказав наблюдать за постояльцами, живущими на первом этаже. Гурель приходит к нам каждое утро, и мы докладываем ему обо всем, как и вам.
— Отлично. Очень важно, чтобы я был всегда в курсе всего, что говорят и делают в префектуре. Пока Ленорман будет считать вас своими людьми, я буду оставаться хозяином положения. А в самом отеле? Вы не обнаружили никакого следа?
— Англичанка, — сказал Жан Дудвиль, — которая жила в одном из номеров, уехала.
— Эта меня не интересует. У меня о ней — свои сведения. А майор Парбери, ее сосед?
Оба, казалось, заколебались.