Везде следы огня, но дуб оказался в самом деле мореный, такой невозможно поджечь, и сволочи в бессильной злобе рубили все, что могли, гадили и пакостили, тоже как могли и где могли. И все же большинство скамей осталось там, где строители их поставили, стены хоть изрублены топорами, однако выше человеческого роста и до самого свода уцелели картины с летающими толстыми бабами, могучим дядей, которого я назвал бы Зевсом или Юпитером, но никак не Саваофом, с толстыми младенцами… без луков, но с неизменными покрывалами, которыми раньше закрывали бесстыжих афродит и диан, а теперь покрывают целомудренную Матерь Божью.
Массивный шкаф весь в шрамах, но его рубили уже напоследок, излив злобу на скамьях, устав от тщетных попыток поджечь, и потому дверцы уцелели. Я поискал ручки, их срубили сразу, попытался поддеть ногтями, наконец сумел вставить в щель острие кинжала. Дверца открылась с жутковатым скрипом. Я покрылся сыпью, в испуге оглянулся. Показалось, что в провал на месте ворот кто-то заглянул и тут же скрылся.
На трех полках горы манускриптов. Полка уходит вглубь, там еще ряд, в темноте видны рулоны совсем старого пергамента. Запахло древностью, пылью, повеяло ароматом тысячелетий.
Очень осторожно я открыл манускрипт. И хотя я скептик, но втайне каждый из нас ждет чуда, страстно надеется на чудо… увы, деревенский священник коряво и с ошибками вносил даты рождения, крещения, смерти, сообщал о хвостатых звездах, о знамениях, плохой погоде, о двухголовом теленке, толковал приметы, смутные слухи об увиденном гоблине…
Ни слова, как я заметил, о сотрясавших материк жестоких войнах, о противостоянии империй – все это деревенский священник не замечал, ибо войны – это где-то там, а в его селе ссора двух соседей имеет гораздо большее значение, чем какие-то непонятные войны на краю света.
– Вот он и докатился, – сказал я. – Этот самый край докатился прямо сюда.
Отложил, взял другой манускрипт, полистал. Взял третий. Наугад достал снизу еще один, с самой нижней полки, а потом еще с верхней. Увы, никаких страшных тайн, заклятий или чудес: все те же свадьбы, рождения, крещения, ранние весны, жестокие зимы, подозрение в адрес одного прихожанина в колдовстве, рождение тройни в семье уважаемого торговца скотом…
За спиной послышались шаги. Легкие, Сигизмунд ходит, как подкованный лось, а в этих шагах я ощутил дружеское участие. Голос раздался знакомый, тоже дружеский, полный соболезнования:
– Жалеешь, Дик? Да, мир несовершенен… Увы, так заведено: чтобы утвердить свое, надо рушить чужое. Как будто не знаешь, что все первые церкви строились на месте сожженных и разграбленных языческих храмов!.. Мол, тупой народ по привычке придет поклониться новому богу… да и убедится наглядно, что новый – сильнее.
Он встал рядом, на бледном интеллигентном лице отразилось сочувствие.
Я буркнул:
– Да, я слышал насчет церквей на месте капищ. Но все равно, жечь церковные книги, чтобы на их место положить книги по химии, – тоже нехорошо.
– Книги по алхимии? – переспросил он. – Да, это просто гадко. Но гадко для нас, интеллигентных людей. К сожалению, это единственный прямой и понятный путь… для большинства. Наглядный. Сразу видно, кто сильнее! Простой человек не любит думать. Ему сразу дай результат, дай готовое мнение знатока, чтобы можно выдавать за свое собственное. Разрушенная и загаженная церковь – демонстрация нашей силы и для умных, и для… не очень. Сам я, как понимаешь, осуждаю эти методы… Моя война – война идей.
Я кивнул на развалины:
– И это результат войны идей.
– Дорогой Дик, а где не так? Когда-то все вырастем настолько, что воевать будем только силлогизмами, идеями, но ни в коем случае не опустимся до такой грубости. Но ты мне скажи другое… Ты ведь не глуп, как ты с этими меднолобыми? Ах да, традиция… Верность, служение, обеты… Ты как будто не знаешь, что это и есть величайшее насилие над душой человека! Да-да, верность, обеты – это насилие, а душа человеческая должна быть вольна. Свободна! Независима. Человек сам должен делать выбор, никто не имеет права решать за других, даже если он себя гордо именует сеньором или королем, а остальных – простолюдинами.
Я покачал головой:
– Слова, слова, слова… За них в самом деле можно и церкви разрушить. Да и университеты заодно.
– А университеты зачем? – полюбопытствовал он.
– Да так… если вдруг понадобится. Для дела.
– А, – сказал он, – если для дела… Для дела можно и университеты. Видишь, такая простая мысль тебе даже в голову не приходит. А ведь это так. Нужно рушить и университеты, если там, к примеру, преподают, что кто-то всего лишь по праву рождения имеет право повелевать другими! Никто не должен рождаться господином, как не бывает рабов по рождению. Каждый рождается свободным, а рабом или господином уже становится сам. Пусть так и будет: не всяк способен принять на себя бремя власти, кому-то хочется быть в тени великих, кому-то больше нравится пахать землю, чем править страной… Пусть так и будет, но уже по своему выбору, а не по рождению. Дик, запомни: никто не рождается, чтобы править королевством, как никто и не рождается, чтобы копаться всю жизнь в навозе!
Я зажмурился, потряс головой, но правильные слова Князя Тьмы, даже излишне правильные, звучали в ушах, заползали в мозг и в душу. Совнарол в пути подолгу рассказывал, что в Начале Начал этот Князь Тьмы был самым близким и могущественным из ангелов Бога. Имя его было Люцифер, что значит – «блистающий». Он блистал доблестью и славой, величием уступал только Господу, но заспорил, воспротивился порядку мироздания, за что Всеблагой низверг его с небес. И вот теперь этот Люцифер, все еще ангел, но уже падший ангел, потерявший чистый блеск, говорит те слова, за которые и низвергли… возможно, те же слова… но если так, я автоматически должен быть на его стороне…
Я снова потряс головой.
– Ты говоришь… ты говоришь слишком правильно.
– А разве такое бывает «слишком»?
– Бывает, – ответил я. – В этом мире не знают еще, что такое предвыборные речи… А я наслушался.
Люцифер вскинул красивые изломанные брови.
– Да? Какие же?
– Я не силен в определении грязных технологий, – ответил я честно. – Но я… просто научился… нет, не научился! Просто у меня уже вырабатывается иммунитет к правильным словам. Аркадий Аркадиевич, не говорите так красиво!
– Это плохо? – спросил он с недоумением.
– Это не действует, – сообщил я. – Опыт показал, что за очень правильными и красивыми словами часто скрывается очень непотребное… Фашизм, коммунизм, инквизиция, право первой брачной ночи, свобода, равенство и братство, вся власть Советам, свободу колониям, равенство неграм, права секс-меньшинствам, ку-клукс-клан, политкорректность… Все это правильно и верно, когда слушаешь их лидеров, но… я не могу все вот так взять и разложить по полочкам, ты – Князь Лжи, Отец Пропаганды, Родитель Равенства и Братства, а я вечная мишень для твоих средств массовой информации… но я все же хочу по возможности решать сам.
Люцифер кивнул:
– Хорошо, тогда скажи мне, в чем я не прав. И я, наверное, с тобой соглашусь. Только будь честен, Дик! Будь честен, говори свои слова, а не чужие. И я с тобой соглашусь.
Я сказал саркастически:
– Ну да! Мне удастся то, что не удалось даже Богу?
Люцифер сказал очень серьезно:
– Удастся. Только ответь предельно честно. Сам. Пусть за тебя не говорят твои родители, наставники, рыцари, короли, священники, конюхи…
Я смотрел в глаза Люцифера и видел, что тот говорил совершенно серьезно. И что сдержит слово, ибо он из тех, чья гордость не позволит себе унизиться до того, чтобы нарушить слово. Ведь говорят же: «горд, как Люцифер»! За гордость его и низвергли с небес.
– Ладно, – сказал я с усилием, – я отвечу… но не сейчас. Сейчас я еще не готов.
– Хорошо, – легко согласился он. – Ты в Срединные Королевства?
– Не совсем, – ответил я. – Небольшой крюк, а потом двинусь на юг.
Он вскинул высокие изогнутые брови.
– На юг? Правильное решение. Советую сразу же в королевство Скарлянды. Оно граничит на юге с Зорром, но ты увидишь разницу…
– В чем?
– Прежде всего, – сказал он, – в системе правления. Казалось бы, Зорр и Скарлянды – соседи, но там уже так называемая Тьма… ха-ха!.. ты не находишь это смешным? Все-таки ученье – свет, а неученье – тьма, а я как раз всюду насаждаю ученье… И вообще на юге начинают смеяться, когда слышат, что далеко на севере, среди лесов, есть захолустные королевства, которые гордо именуют себя Срединными. А мы, значит, на окраине Ойкумены?
– В чем разница? – прервал я.
– В Скарляндах новый король, – ответил он с легкой усмешкой. – Новая династия, так сказать… Новый король не скажу чтобы умен… но зато безвреден. Нет-нет, вовсе не из-за доброты! Просто его власть ограничена. Понимаешь… странное дело, я почему-то чувствую, что тебе можно доверять… другому бы я никогда такое не сказал, даже своим сторонникам, не говоря уж о верных подданных. А вот тебе говорю совершенно откровенно… Так вот, власть короля урезана до предела. Вообще-то я совсем обошелся бы без короля, но мир пока несовершенен: тупой народ, не говоря про аристократов, ждет на троне обязательно короля. Для них самый тупой и жестокий король понятнее и лучше, чем самый умный из простонародья!.. Да, в сказках у них то и дело кузнецы да плотники занимают королевские покои, но в реальной жизни они сами никогда такое не допустят, идиоты… Так что король у нас есть, есть… Но правит совет из умных людей. Просто умных, неважно, кто из них благородного происхождения, а кто не совсем… И ценности у них совсем другие. Реальные, а не придуманные. То, что у вас высокопарно называется, к примеру, предательством, у них просто реальность бытия…