Еще одно отличие между ними заключается в выборе любимых животных. На половине Шарлотты в встроенных полках размещается террариум, в котором живет черепаха Фред, а на дне большой банки, покрытом сухими листьями и травой, обитает жук Боб. В клетке живет хомяк Уэйн. Во втором террариуме живет змея по имени Шелдон, за которой денно и нощно наблюдает мышь Уискерс, живущая в клетке. Есть на половине Шарлотты еще один террариум, который занимает ящерица-хамелеон Лоретта. Когда Шарлотте предложили завести котенка или щенка, она ответила отказом.
– Собаки и кошки все время бегают где-то, их невозможно держать в уютном маленьком безопасном доме под своей защитой, – объясняла она.
У Эмили всего один любимец. Его зовут Пиперс. Это камешек размером с маленький лимон, отполированный до блеска водами ручья Сьерра, где она нашла его прошлым летом во время каникул. Она нарисовала на нем два выразительных глаза и сказала следующее:
– Пиперс – самый лучший из всех любимцев. Его не нужно кормить, за ним не нужно убирать. Он всегда со мной. Он очень умный и мудрый, и когда мне грустно или я в бешенстве, я просто изливаю ему свою душу, а он принимает на себя все мои заботы и волнения, и мне уже больше не приходится думать обо всем этом, и я счастлива.
Эмили умела выражать мысли, которые, на первый взгляд, казались совсем детскими, но, если задуматься, оказывались более глубокими и зрелыми, чем можно было ожидать от семилетнего ребенка. Иногда Марти смотрел в ее темные глаза и ему казалось, что ей не семь, а все четыреста лет. Хотелось, чтобы она поскорее подросла и он увидел, какой она стала интересной и неординарной девушкой.
Покончив с причесыванием волос, девочки забрались в свои кровати. Пейдж, подоткнув одеяла, поцеловала их и пожелала добрых снов.
– Не позволяйте клопам кусать вас, – бросила она Эмили, зная, что эта шутка обязательно вызовет хихиканье.
Пейдж вышла из комнаты, а Марти придвинул стул, стоящий обычно у стены, к кроватям Шарлотты и Эмили. Он выключил свет, оставив только небольшую лампу для чтения, работающую от батареек и освещающую его тетрадь, и лампу в виде Микки Мауса, которая включалась в стенную розетку на уровне пола. Он сел на стул, положил перед собой тетрадь и стал ждать тишины. Но не просто тишины, а тишины наполненной благоговейным ожиданием, как это бывает в театре в момент, когда поднимается занавес.
Наконец нужная атмосфера установилась.
Это были самые счастливые минуты в ежедневной рутине Марти. Время сказок. Не важно, чем был наполнен день, он всегда ждал именно этого момента.
Он сочинял сказки и записывал их в специальную тетрадь, озаглавленную "Рассказы для Шарлотты и Эмили". Может быть, он даже опубликует их когда-нибудь. А может, и нет. Здесь каждое слово посвящалось дочерям, и им было решать, может ли еще кто-нибудь, кроме них, прочитать его сказки.
Сегодня вечером он начинает читать новую сказку в стихах. Он, будет читать ее вплоть до Рождества и даже больше. Быть может, она будет удачной, и это поможет ему забыть неприятный эпизод, выбивший его из колеи.
– Смотри, а ведь они рифмуются! – с восторгом воскликнула Шарлотта.
– Ш-ш-ш-ш-ш, – остановила ее Эмили. Правил, регламентирующих отведенное на чтение сказки время, было немного, но они были строгими, и одно из них предписывало девочкам не прерывать рассказчика на полуслове или, если это были стихи, на середине строфы. Правила поощряли их желание повторить прочитанное, разрешали реагировать на него, но и рассказчик должен был пользоваться подобающим уважением. Он начал снова.
Девочки хихикали как раз в тех местах; где он этого ожидал, и Марти с трудом удерживался от того, чтобы повернуться и посмотреть, понравились ли стихи Пейдж, ведь она тоже слышит их впервые. Но Марти знал, что автор, который, в предвкушении аплодисментов, не может дочитать свое произведение до конца, не достоин похвалы. Он знал, что успех может принести только несгибаемая вера в него, не важно, была ли она притворной или настоящей.
– Рождество! – в рифму произнесли Шарлотта и Эмили, и эта их немедленная реакция подтвердила, что его чары подействовали.
Он посмотрел на девочек. Казалось, их лица сияют.
Не сговариваясь, они в один голос попросили:
– Продолжай! Продолжай!
Боже, как ему это нравилось. Ему нравились они. И если рай все-таки существует, то он сейчас здесь, в этой комнате.
– О, – произнесла Шарлотта, залезая под одеяло – это становится страшным.
– Конечно. Ведь это написал папа, – ответила Эмили.
– Что, будет очень страшно? – спросила Шарлотта, натягивая одеяло до подбородка.
– Ты в носках?. – спросил Марти. У Шарлотты мерзли ноги, и она обычно надевала на ночь носки.
– Носки? – спросила она. – Да. А что? Марти наклонился вперед и, понизив голос до шепота, сказал:
– Эта сказка будет продолжаться до самого Рождества, и вы еще не раз напугаетесь до смерти. И он скорчил страшную гримасу. Шарлотта натянула одеяло до носа. Эмили хихикнула и потребовала:
– Папа, давай дальше.
– О, Боже, – выдохнула Шарлотта, натянув одеяло почти до глаз. Она говорила, что не любит страшных историй, однако, если в сказке не было ничего пугающего, она первая же и жаловалась на это.
– Итак, кто же это? – спросила Эмили. – Кто же все-таки связал Санта-Клауса, ограбил его и укатил в его санках?
– У-ух! – вскрикнула Шарлотта и с головой скрылась под одеялом. Эмили спросила:
– Почему двойник Санта-Клауса такой злой?
– У него, наверное, было трудное детство, – ответил Марти.
– А может, это у него врожденное? – проговорила Шарлотта из-под одеяла.
– Разве люди могут рождаться плохими? – удивилась Эмили. И, не дожидаясь ответа Марти, она ответила:
– Да, конечно же, могут. Некоторые ведь рождаются хорошими, как ты и мама, поэтому кто-то должен рождаться плохим.
Марти упивался реакцией девочек на его стихи. Как писатель, Марти собирал и записывал слова девочек, ритм их речи, выражения. Он берег эти записи до того дня, когда они ему могут понадобиться для какой-нибудь сцены в романе. Он предполагал, что использовать своих, детей в корыстных целях было не очень этично, но ничего не мог с собой поделать. Его первоочередным долгом отца было сохранить все это в памяти, потому что он знал, что наступит время и эти воспоминания будут тем единственным, что у него останется от их детства, а он хотел помнить все, до мельчайших подробностей.. Очень четко. Хорошее и плохое. Простые моменты и важные события. Он не хотел растерять ни одной детали, так как все было очень дорого ему.
Эмили спросила;
– У двойника Санта-Клауса есть имя?
– Да, – ответил Марти. – У него есть имя, но вам придется подождать до следующего раза, чтобы узнать его. А на сегодня хватит.