Я был не сам собою, а тонущим человеком, продолжавшим бороться, уже потеряв сознание. Я не помню, что я делал, но все кричал «Воздуху! Воздуху!» так настойчиво, что Нельсон наконец понял, что я не стремлюсь к самоубийству. Тогда он вынул куски разбитого стекла из оконной рамы и дал мне высунуться из нее. Он отчасти понял всю серьезность моего положения и держал меня вокруг талии, чтобы помешать мне, если я задумаю вылезть дальше. Во все остальное время езды до Окленда я продолжал стоять, высунув голову и плечи в окно и борясь с Нельсоном, когда он пытался втянуть меня обратно в вагон.
Тут наступает момент, когда у меня явился проблеск сознания. Я помню с того времени, когда я упал под деревьями, и до тех пор, когда проснулся на следующий вечер в постели, только один факт: голова моя находилась за окном, овеянная встречным ветром; угольки из паровоза попадали в меня и обжигали лицо, пока я силился отдышаться. Вся сила воли моей была сосредоточена на дыхании, на втягивании в себя возможно большего количества воздуха в возможно более короткое время; это было делом жизни и смерти; я прекрасно понимал это и терпеливо выносил ветер и горящие угли в краткие моменты сознания, стараясь облегчить невыносимую агонию бесконечного удушья.
Больше я ничего не помню. Я пришел в себя на следующий вечер в меблированном доме на набережной. Я был один; никто не призывал ко мне доктора, и я прекрасно мог умереть в одиночестве, так как товарищи считали, что я просто высыпался после пьянства, и дали мне пролежать семнадцать часов в состоянии беспамятства. Врачам хорошо известно, что немало людей умирают от единовременной порции в кварту (и больше) виски. Обыкновенно мы слышим о подобной смерти привычных пьяниц, последовавшей из-за какого-нибудь пари. Но тогда еще я этого не знал; я обогатился опытом, но спасся я тогда не благодаря каким-нибудь добротелям или достоинствам своим, а только в силу случайности и благодаря крепкому организму. Последний вновь восторжествовал над Зеленым Змием. Я избег второй смертельной западни, выбрался из опасного и липкого болота и благодаря пережитой опасности приобрел осторожность, которая должна была научить меня пить с умом в течение многих и многих лет.
XV
Я решил сделаться матросом ранней зимой 1892 года. Совсем не опыт, вынесенный мною из праздника Ханкокской пожарной команды, был причиной этого решения. Я продолжал пить и посещать бары; на самом деле, я просто жил в них. По мнению моему, пить виски было опасно, но не безнравственно. Виски было опасно наряду со всеми другими опасными вещами в этом мире. Люди умирали от виски, но ведь и рыбачьи лодки переворачивались вверх дном, и рыбаки тонули; бродяги «хобо» падали под поезда, и их разрезало на куски. Надо просто быть рассудительным и уметь справляться с ветрами, волнами, железнодорожными поездами и питейными домами. Люди пьют, поэтому пить следует, но с умом. Умение пить виски квартами потеряло свою прелесть для меня.
Устраняя нравственность, Зеленый Змий подстрекал к преступлению. Люди делали в пьяном виде такие дела, которых они не согласились бы делать в трезвом. Это бы еще ничего — хуже всего было наказание, которое им приходилось нести. Преступление разрушительно действует на человека. Некоторые мои друзья по питейному дому, в трезвом виде добряки и безвредные люди, делали самые страшные и безумные поступки, когда напивались. Тогда полиция забирала их, и они исчезали. Иногда я посещал их и видался с ними сквозь железные прутья решетки, пока их не высылали по ту сторону залива надевать арестантское платье. Как часто я слыхал одну и ту же фразу: «Если бы я не был пьян, я бы не сделал этого».