Когда подошел караван купеческий по реке широкой ближе всего к дому Горыни, стали слуги купеческие его будить. Толкали-толкали, кричали-кричали, все бесполезно оказалось. Горыня знай себе храпит и просыпаться не желает. Послали они тогда за людьми дворовыми его, положили на телегу огроменнную богатыря, и домой его отправили. А меж собой порешили, что вино то, видать, отравленное было и только здоровье богатырское Горыню спасло, да иконка, что на шее висела, раз он не помер совсем, а заснул только.
А Кабашон, злодей, рад был радешенек, что извел богатыря из сильнейших раньше сроку, о чем ему поведали лазутчики волшебные – коршуны царя звериного Эрманарихома. Ибо замыслил недоброе для земли русской он, да только не ведал того, что на груди у Горыни амулет висел – иконка, матерью дареная. Не умер богатырь, а заснул лишь.
Стал властелин мавританский сзывать все народы черные, равно белые некрещеные, на Русь войной идти. Обещал им поживу богатую, злата-серебра горы высокие, девиц красных гаремы полные. На призыв его собралась вся нечисть людская, и через полгода стояла на брегах Африканских рать доселе невиданная. Готовились к отплытию тыщи кораблей мавританских.
Сведал про то князь Вячеслав, чрез людей верных в земле вражеской, да от птиц перелетных еще раз уверился, что растет за морем угроза великая. Стал сзывать в Солнцеград богатырей могучих, да дружины собирать боевые. А к Горыне князь послал своего сокола – птицу верную. Прилетел сокол, сквозь земли долгие, реки широкие, леса дремучие, сел над постелью богатырской и клювом своим его клюнул в темя.
Очнулся тут Горыня. Увидал сокола и понял, что князь его к себе зовет. Стал в дорогу дальнюю собираться. Ибо, когда земля родная в опасности, не пристало богатырям на печи лежать. Одел на себя Горыня бронь тяжелую, шелом крепкий, взял щит обширный, да палицу-колотушку, что память всем врагам отбивала, ибо заколдована была. Меч богатырский на пояс повесил, на коня верного сел и отправился в дорогу дальнюю.
Как спустился богатырь с гор высоких, оставив позади себя снега вечные, до тех мест, где зачиналась дорога уторенная, остановил коня вороного. Повернулся в седле Горыня, посмотрел на вершины скалистые и сказал молчальникам снежным:
– Вы прощайте, горы великие, до поры до времени. Призывает меня в себе князь Вячеслав, сослужить ему службу великую. Отвадить ворогов от земли русской. Жив буду, ворочусь на родную сторонушку, к небесам голубым высоким, что лежат на плечах ваших сильных.
И сказавши это, пустил вскачь коня быстрого. В полдня домчал его конь до места, что лежало за холмами зелеными. Прозывалось оно полем каменным, от того, что повсюду на нем валялись валуны огромные. Словно чародей какой разбросал из во гневе сильном. Проехал Горыня дорогой, меж камней петлявшей и оказался на высоком холме. Стояли на том холме два высоких столетних дуба. А кроны их меж собой переплелись. Сказывали, будто встретились тут в стародавние времена два великана и один другому дорогу уступать не захотел. Порешили они силой меряться. Уперлись руками друг другу в плечи, стали толкаться – кто кого свалит. Да видно поровну им Бог силы отмерил. Десять лет не могли великаны с места сдвинуться, только зря пихались. А за время это оба в землю по колено ушли от натуги великой. Иссохли от обиды бесконечной, да вскоре в дубы оборотились, так велико их упрямство было.
Поглядел Горыня на дерева диковинные, но задерживаться не стал. Торопился на зов княжеский. Апосля холма двух дубов, дорога в поля спускалась и петляла средь них аж до самых болот русалочьих. Знал Горыня всю опасность великую, от сих мест исходившую, да не пристало богатырю кикимор с русалками бояться. Хоть дорога уторенная здесь в тропку худую обращалась, не стал Горыня коня в объезд поворачивать. Пустил его прямиком через болота. Долго ехал он, коротко ли, вдруг видит конь его спотыкаться стал.
– Ты, родимый, держись, – подбодрил коня Горыня, – болотам скоро конец. Русалки видно спять, нас не трогают. А на землю твердую выберемся, там и отдых будет.
Сказал так и голову поднял посмотреть скоро ли твердь появиться. И вдруг видит, сидит на огромном камне, мхом поросшем, девица красы невиданной. Тело белое, груди полные, станом прелестна, словно ивушка, глаза бирюзовые, а волосы и вовсе зеленые. Вода болотная до колен ей доходит. Глядит Горыня и глаз отвести не может. Чует – не чисто здесь, а не может. Словно зелья приворотного испил. И до того загляделся, что коня своего даже остановил. А девице только того и надо.
– Далеко ль путь держишь, добрый молодец? – вопросила она голоском сладким. – Вижу, притомился ты, отдохнуть пора. Ты с коня сойди, да ко мне иди. Я тебя приголублю и беседой сладкой развлеку.
Улыбнулась она, да волосами тряхнула и назад их рукой отвела. Чует Горыня, неладное с ним творится. Он уж и ногу занес, чтоб на землю спрыгнуть. А сам думает: а может она и не русалка вовсе? Я ведь три года спал, ничего не знал. Может русалки уже все повымерли? Может это крестьянка какая местная, искупаться пришла. И уж совсем решил богатырь задержаться здесь ненадолго, да пригляделся: а на ногах у нее чешуя рыбья. Словно молотом его по голове ухнуло.
– Нет, – говорит, – ведьма проклятая. Не погубишь ты мою жизнь молодецкую. Я тебе живым не дамся.
– А зачем ты мне дохлый нужен, – отвечает ему русалка, – покойников тут и так пруд пруди. Почитай каждое утро всплывают. А через места эти уже год, как никто из людей живых и не ездит. Цельный год я живого человека не видала. Скучно мне здесь жить, поговорить и то не с кем. Появился наконец один, да и тот видно – дурень неотесанный!
– Ты потише там, кикимора лохматая! – говорит Горыня обидевшись, – не пристало нам богатырям с нечистью якшаться. Да и тороплюсь я. Дело у меня важное.
Натянул поводья Горыня и пустил коня вскачь. Проскакал сто шагов, да вдруг снова коня осадил. Поворотился в седле и назад поглядел. Русалка все так же сидела на камне, да смотрела на воду. Только слезы горькие текли из глаз ее бирюзовых. Жалко вдруг Горыне стало девицу, хоть и нечисть, а все ж не злобливая. Растворил он рот свой богатырский, да крикнул так, что эхо полетело над топями:
– Как звать-то тебя, нечистая?
Встрепенулась русалка, вперед подалась и в ответ сладким голосом крикнула:
– Лазаруша я, дочка младшая Царя водяного. Как поедешь назад, загляни ко мне, я ждать тебя буду!
И рукой своей тонехонькой помахала Горыне. Забилось у богатыря отчего-то сердечко ретивое, да сдержал он его силой сильною. Поскакал прочь скорей из болота проклятого, чтоб не видеть его обитателей. Скоро въехал он в лес сухой, нашел поляну широкую, да на ночлег устроился. Коня богатырского пастись отпустил. Нарубил дров, костер развел, поужинал чем бог послал, да спать завалился.
Разбудила Горыню гроза сильнейшая. Высунул он свой богатырский нос из-под накидки алой, аккурат капля дождевая ему по носу и попала. Встал богатырь, огляделся. В небе гром грохочет, дождь с такой силой по земле стучит, будто проткнуть ее силится. Деревья стоят листья поджавшие, куда деться от дождя не знают. Вымок весь Горыня скоро, да делать нечего, – надо в путь отправляться. Свистнул он коня вороного. Взял оружье острое, сел в седло крепкое, да поехал сквозь чащу лесную. Долго ли, коротко ли ехал Горыня, стал вдруг примечать, что лес вокруг него будто изменился. Стал он мрачным и темным, словно от печали великой. И не было в нем движения жизни, привычного для сего времени года. Ни зайца, ни белки не узрел богатырь за весь день. И чем далее он продвигался по пути своему, тем мрачнее и пустыннее казался лес. К вечеру того дня, усталый и голодный, добрался Горыня до поляны великого камня, откуда начиналась тропка заветная, становившаяся далее дорогой, что вела путников аж до самого Солнцеграда сквозь леса муромские.
Дождь в ту пору совсем перестал. Переступая копытами по мокрой земле, вывез конь богатырский Горыню из леса на поляну, и остановился радуясь хоть и малому, но месту свободному от корней и веток колючих. Посреди поляны лежал камень тяжести немеряной, что десять молодцев взявшись за руки обхватить едва могли. Имя ему было – бирюза. Много легенд про сей камень знал Горыня. Старики говорили, что необыкновенное счастье дает он, вражду примиряет, мир творит во всем и гнев сильных отводит. Счастье бирюза приносит только добрым людям, тем кто заповеди чтит, а для всех других она – злейший враг. Особливо для людей злобных и злоречивых. Камень сей, как человек, и живет и умирает. Когда молод он, белесоватый цвет имеет, как станет зрелым – голубой цвет получит, а умрет – зеленым покажется. Если воздух непрозрачен бывает или грядет непогода какая, бирюза теряет свой блеск обычный. Акромя того, камень тот каждый вечер со светом уходящим прощается, от того непрозрачным бывает. Однако, в тумане бирюза светится сама собою, мягко и сильно, давая путникам заплутавшим знак.