Иногда в жизни бывают удачи. В этот раз она была у меня. По-видимому, я был разгорячен событиями, потому мне было необычно радостно. Шел я бодрым шагом, изнутри меня все время что-то подталкивало. Мне хотелось петь, хотелось бежать либо сделать чего-то такое, необычное. Пройдя по городу квартала два, услышал какой-то непонятный шум. Кричали люди, лаяли собаки. Интереса ради прибавляю шаг. Навстречу стали попадаться бегущие люди. Некоторые бежали молча, другие, поравнявшись предупреждали:
- Облава, - и, не останавливаясь, бежали дальше.
Толстая тетка с корзиной, крикнула мне:
- Прячься, облава!
Сама вбежала в калитку двора. Я смотрел на бегущих, не понимая, что происходит, не зная, что мне делать. Одни люди бежали куда-то, не останавливаясь, другие вбегали в калитки дворов. Шум людской и лай собак приближался. Вот из-за угла появилось сразу несколько человек. За ними, перегораживая улицу поперек, с овчарками на поводу, шли немцы и полицаи. Немцы на кого-то громко кричали, лаяли собаки. Не раздумывая долго, вбегаю в ближайшую калитку. Посреди двора, в кучке лежал сложенный хворост. Во дворе никого не было. Забежав за сложенные дрова, с другой стороны от калитки, влез под кучу хвороста и замер. Слух настороженно ловил каждый звук. Шум на улице уже приблизился к дому. Жду, войдут во двор, или пройдут мимо? Пронесло! Шум на улице прокатился дальше, вскоре на улице стало тихо, также, как и во дворе. Боясь в один день испытывать судьбу несколько раз, я остался лежать под хворостом, не собираясь вылезать.
От бывших переживаний за день и тишины, царившей под хворостом во дворе, захотелось спать. И я как будто бы даже слегка вздремнул. Меня и прежде, после сильных переживаний, клонило ко сну. Так случилось и теперь. Позже во дворе послышались женские голоса, судя по тому, что мужских голосов не было слышно, сделал вывод, бояться некого, можно вылезать. Но как? А вдруг женщины подумают, что я вор? Характеры женщин городских, бывают иные, чем в селах. Еще неизвестно, как они посмотрят на мое появление. Когда мне надоело прятаться под хворостом, решил вылезти на свет божий.
Невдалеке от меня на бревнах сидели и о чем-то беседовали три женщины. Мое неожиданное появление прервало их беседу и, они с удивлением, все трое, вопросительно смотрели на меня. Я подошел к ним, поздоровался.
- Здравствуй, - ответили они и пригласили садиться рядом.
- Я пленный, во время облавы спрятался здесь. Ничего, если немного побуду у вас?
- Можно, можно, - ответили они. - Здесь каждый день кого-нибудь ловят. Вот и сегодня кого-то ловили. На днях из лагеря трое пленных сбежали. Поймали. Говорят, всех троих расстреляли. Да, сейчас по городу и шагу без пропуска не сделаешь. Везде на углах полиция стоит. Проверяют документы. А ты парень хорошо сделал, что к нам во двор забежал. Иначе был бы у них в лапах.
- У них расправа короткая,- поддержала другая. - Сколько они ироды народу загубили в городе. На что вот мы, бабы, вроде бы никому не мешаем, и нас порой страх берет. Баб тоже расстреливают. А как же! Вот, к примеру, пусти пленного ночевать в дом, и тебе тоже не поздоровится! Такой указ есть. Расстреляют всех! И того, кто ночует, и того, кто пустил ночевать. Говорят, за связи с партизанами. Вот они, какие дела-то наши, парень! Трудные времена пошли.
После сказанных слов оставаться дальше во дворе было как-то неудобно, и я сказал, что уйду сразу, только вот немного пережду, пока все уляжется. Женщины не гнали меня, но и не приглашали оставаться. Дольше сидеть становилось неудобно. Одна из женщин сказала:
- Зря ты, парень, у нас здесь сидишь. Ты конечно голоден. Тебя надо было бы покормить нам, а у нас и у самих ничего нет. Мы едим такое, что собака у хорошего хозяина есть не будет.
- Да я ничего, вот только посижу немного, потом уйду.
Помолчали.
- А куда ему идти? Везде одинаково. Не дай бог еще поймают! Сиди уж здесь! Переночевать тоже можно, переночуешь. Bсe равно, время уже к вечеру. Куда ему идти, на ночь глядя? - Рассуждали женщины. - Только кушать у нас и в самом деле нечего. Вот останешься, посмотришь.
- Ничего. Если голоден, будет есть. Ведь мы сами-то едим. А мы тоже люди. Переночует он пусть у тебя, Аня. У тебя места хватит.
- У меня, так у меня, пусть ночует у меня.
Все четверо вошли в дом, который внутри оказался приветливее. Земляной пол отдавал сыростью, и в доме пахло тем особым запахом, который бывает в бедных домах. Обстановка в комнате была тоже импровизированной из ящиков и скамеек. Зато стены были богато украшены картинками из журналов.
- Вот будешь здесь спать, - указала хозяйка на деревянную лавку вдоль стены.
До вечера времени было еще много и женщины, усевшись на лавке, начали рассказывать о своем бытье при новых порядках. Работали они на какой-то фабрике, где делали оконную замазку. Работойсильно не обременяли, по восемь часов в день. Зарплату платили советскими рублями и платили столько же, сколько и при советах, аккуратно раз в две недели. Только на эти деньги купить было нечего. Все стоило очень дорого. Работа хороша была тем, что не угоняли в Германию. Туда ехать женщины боялись.
- А что же у вас во дворе не видно ни одного мужика? Квартир во дворе вроде много, а мужчин не видно? - полюбопытствовал я.
- А откуда им и быть-то? Одни с фронтом ушли. Другие, которые как-то вернулись, их всех немцы позабрали. Даже детей, которые раньше были комсомольцами, тоже забрали. А куда их забрали? Известно куда! В тюрьму, в лагеря, а там расстреливают. Ты парень, тоже постарайся уйти отсюда поскорее. На мужиков у нас вроде как бы охотятся. Документов то у тебя никаких нет! Мужчины в городе - это полицаи да немцы. Плохо, парень.
Наговорившись, женщины стали расходиться. Моя хозяйка стала готовить ужин. Во дворе на кирпичиках развела огонь и стала жарить на масле лепешки. Они на сковороде вкусно шипели, румянились и вызывали без того хороший аппетит.
- Так еще жить можно,- сказал я, показывал на жареные в масле лепешки. - С голоду не умрете.
- Да, это верно, - ответила хозяйка. - Только что с голоду и не умрем. На отруби денег находим, а масло на фабрике воруем. Думаешь, это в самом деле настоящее масло? - Хозяйка улыбнулась. - Это мы с фабрики потихоньку от немцев олифу таскаем. Жить то надо. Вот мы и едим это. Ничего, живы! Хоть она, олифа и не вкусная, но называется маслом, мы привыкли. Первый раз и нам не нравилось.
Утром женщины подробно рассказали про дорогу, по которой можно легче было выбраться из города. Вместе с людьми, идущими на работу, вышел из дому и я. Бодро шагая по улицам с рабочим людом, я старался походить на местных горожан и наверное был не так уж заметен. По крайней мере, мне так казалось, и я рассчитывал в кратчайший срок выбраться из города. Проходя мимо церкви, встретил настоящего попа. Он был кругленький и розовощекий, с длинными волосами на голове и бородой. Поверх черной до пят рясы на цепочке висел серебряный крест. Раньше я попов никогда не видел и знал о них только по картинкам из книг. Теперь же, разглядывая живого пришельца из чужого мне мира, пытался разгадать тайну: наш он, этот попик, или импортный? Если он наш, то откуда у него на голове столько волос? За период оккупации они не могли бы так вырасти. Поп был не из стариков. Ведь при советах попов в стране не было. Наверное, он из импортных! Когда поп проходил ближе, я посмотрел ему в лицо. Оно было сытым и самодовольным. О чем он думает? Какие у него мысли? Хотелось узнать, что он за человек! Почему-то подумалось, что это артист или аферист. Мои размышления прервал громкий смех. Вблизи проходила группа немецких танкистов, все они были в хорошо сидевших на них черных мундирах с черепами на пилотках. Шли они, беспечно разговаривая, звонко смеялись и ни на кого не обращали ни малейшего внимания. Так дома, в школе, мы ходили на прогулки.
- Им тоже хорошо живется, - подумал я.
На лицах никаких забот или раздумий. Все они были чисты, аккуратны. В воздухе носился запах одеколона. Когда танкисты отошли, я оглянулся и с досадой подумал: вот у нас были бы солдаты так хорошо одеты. Перед глазами встали свои солдаты, в их допотопных, неказистых серых шинелишках. Берет зависть и досада. Если бы истинное положение вещей было мне известно до этого, то, наверное, ничего из виденного меня бы не удивляло так. Может быть, во всем виновата наша неумелая, неправильная пропаганда? Теперь, когда с истиной пришлось столкнуться лицом к лицу, в душу стали заползать неожиданные сомнения, иногда резко противоположные ожидаемым. Немцы в своей одежде выглядели людьми богатыми и красивыми. Может быть мы, сравнивая себя с ними, потому так и назвали их словом пан. Кто придумал для немцев это непривычное русскому уху название, пан? Русское понимание слова 'пан' звучит возвышающе для завоевателя немца, и униженно для завоеванного русского. Это слово ставило русского в положение раба и, слишком не по-современному, возвышая немца. А может быть, в то время это соответствовало психологическому самосознанию обоих наций. Самосознание, впоследствии, предрешившее исход борьбы двух наций. Ведь каждое действие вызывает ответное противодействие. Пресыщение предрасполагает к пассивности, а неудовлетворенность к действию. Иногда, при определенных условиях, выигрышные ситуации оборачиваются проигрышем, и наоборот.