Когда наступил день отъезда, на восходе солнца оседлали двух лошадей. Гужевой скот не нужен тамплиерам. Они путешествуют без поклажи. Орден рассчитал их маршрут так, что каждый вечер они будут ночевать в новом аббатстве тамплиеров. Там их обеспечат всем необходимым: чем-нибудь из скудной трапезы, дорожным провиантом, чистым бельем и сменными лошадьми. Никакой тамплиер не имел при себе денег. Его нельзя ограбить, у него не попросить милостыни. От дорожных податей и платы за проезд моста они освобождены папским указом. Не обремененные грузом они скачут быстро, как королевские курьеры. Захария был вооружен длинным мечом. Его новый белый плащ развевался на ветру. Орландо в синей холщовой рубахе держался скромно, как оруженосец, который сопровождает своего господина. У него не было ни меча и ни копья. Только волчий капкан привязан сзади к седлу. Железные зубы ловушки скалились, ровно клыки зубастого пса.
- На что тебе это? – спросил Захария. Орландо ответил:
- Нет более действенного оружия.
В доказательство он отвязал капкан от седла. Он был длиной почти в три фута, тяжелый как молот и заканчивался цепью с железным кольцом, в которое можно было забить в землю кол, чтобы не дать добыче убежать.
Орландо должен был применить всю свою силу, чтобы раскрыть железные челюсти. Тяжело дыша, он положил раскрытый капкан на землю. Орландо поднял ветку толщиной в руку. Едва она коснулась механизма, как стальные зубы лязгнули с такой яростью, что деревянные щепки с треском пролетели мимо их ушей.
- Miserere mei, erbarme, Господи Иисусе! – в ужасе закричал Захария…
- Нет ничего лучше, – засмеялся Орландо и снова привязал капкан к седлу.
- Сколько испытаний должен перенести волк, если хочет убить дичь! Голодный, он гонится за нею, в большинстве случаев напрасно и часто сам становится жертвой охоты. Посмотри, наоборот, на паука. Он умеет ждать. Добыча сама идет в его сети, делая себя жертвой. Каждый хищник умеет охотиться. Он знает, как делать ловушки – это искусство, подобное чтению и письму. Оно относится к важнейшим навыкам, которыми должно владеть любое живое существо, если хочет выжить. Купцу, который желает выручить много денег, приходится раскладывать свой товар как наживку. И девушка в стремлении выйти замуж умеет расставить сети на мужчину. Первые христиане были не охотниками, а рыбаками. Их орудием была удочка, а не копье. Даже Бог использовал колокола и отпущение грехов, чтобы завлечь наши души.
- Но все же тебе стоило бы взять меч, – сказал Захария.
- Мне не нужен меч. Я ношу на поясе мой молот. Ты видел когда-нибудь меч, который кует молот? Молот сильнее всех мечей и к тому же полезнее.
В окрестностях Парижа улицы были населены самым разным кочующим сбродом: торговцами и артельщиками, студентами и шпильманами, рыцарями и пилигримами, нищенствующими монахами, конными гонцами, целителями, помощниками палача и шлюхами.
Большинство передвигалось пешком. Телеги – а экипажи и подавно! – редко видели за пределами Парижа. Сельские дороги находились в таком плохом состоянии, что в дождь колеса повозки утопали в грязи, а в сухую погоду раскалывались на выбоинах. Знатные дамы или высокое духовенство путешествовали в закрытых паланкинах, которые несли несколько носильщиков, подпрыгивая в тяжелом галопе, за что Гемини презрительно прозвал их «рабочими клячами»: «В них всегда скрывается бедолага».
Южнее Орлеана дорога затерялась в девственной природе, которая чудом была не нарушена крупными поселениями. В дремучих лесах Солони не раз заблудились оба тамплиера. На развилках дорог не было указателей, потому что люди, живущие здесь, уничтожали все щиты с названием направлений, дабы никакие праздношатающиеся подонки не нашли бы их селений, расположенных по сторонам большой дороги.
* * *
Кошку прибили гвоздем за шкурку к деревянным воротам амбара. Она висела там, как Христос перед деревенской церковью. Ее зеленые глаза были широко раскрыты. Выпущенные когти дрожали от ярости и страха. Слюна текла из фыркающей пасти. Испражнения и кровь приклеились к ее шерсти. Пара мальчишек и девчонок, одетых в грубую одежду из крестьянского льна, стояли перед ней. Они тряслись от смеха и озорства.
- Фыррр… фыррр… фыррр… – фыркал длинный тощий юнец, которого звали Червем. Он скалил зубы и плевался в кошку.
- Эй, поддай ей! – смеялись девчонки. – Или ты боишься за свое личико? Отколоти ее! Вбей ее в ворота амбара!
- Фыр… фыр… фыр! – продолжал Червяк. Он высоко подпрыгивал, размахивая руками и ногами, как ветряная мельница. Прищуренными глазами он пристально смотрел на кошку. Их взгляды встретились и вцепились друг в друга.
- Добей ее! Раздави как блоху!
Червяк подбоченился. Он тяжело дышал. Потом он бросился на жертву, наклонив голову, как нападающий баран. Кошка забилась в фейерверке безумных ударов и укусов. С окровавленным лбом и расцарапанными ушами Червяк спасся бегством. Девчонки визжали от восторга. Тогда встал другой парень, с рыжей шевелюрой и прыщавым лицом. Низко наклонившись, он пустился бегом. Промахнувшись, он ударился головой о дверь амбара. Выпучив глаза, он лежал как застреленный кролик.
- Вставай уже. Не тяни, – закричал следующий мальчишка.
- Я покажу тебе как надо. Прочь. Исчезни.
- Глядите, – сказал один из ребят, – два рыцаря-монаха.
Парень, следующий на очереди, отвесил преувеличенно жеманный поклон Гемини и Захарии.
- Господам вне очереди. Тамплиер не боится ни смерти, ни дьявола.
- Зато страшится баб! – засмеялся прыщавый парень. – Кто пугается кисок, тот боится и кошечек.
Гемини соскочил с коня и передал поводья своему спутнику. Он подошел к двери. Дрожа, кошка ждала новых ударов. Тамплиер перекрестился. При этом он сказал:
- Mors ut malum non sit, efficies. Ты будешь доказательством того, что смерть не зло.
Потом он ударил кошку своей головой с такой силой, что ее грудная клетка, треснув, сломалась. Звук был похож на тот, который раздается, когда колют орехи.
Не оглядываясь, Гемини вскочил в седло. Они ускакали без криков одобрения.
- Почему ты принял участие в этой безобразной игре? – спросил Захария.
- Это больше, чем игра. Древние ритуалы жертвоприношений язычников еще глубоко сидят в народе. Кошке нельзя было помочь. Я избавил ее от мук.
Multaque dum fiunt turpia, facta placent. Нужно совершить много жестокости, чтобы довести дело до конца.
- Как могут христиане творить такое?
- Кто чтит распятие Сына Божьего, как может он испытывать жалость к распятой кошке? Ты любишь кошек?
Захария молчал. Орландо продолжил:
-Я тоже не люблю, но они полезные маленькие
бесенята. Они заботятся о том, чтобы не плодились
мыши.
- Что же такого крадут мыши? – засмеялся Захария. – Пару зерен.
Орландо возразил:
- Из одного четверика семенного зерна на хорошей почве можно получить четыре. Из них один тебе нужен на семена для будущего года. Еще один четверик съест амбарный долгоносик, другой мыши, и один четверик останется крестьянину, а его приходится делить с землевладельцем. Хорошая кошка может удвоить долю зерна. Но за это она редко получает благодарность. Здешний народ распинает своих кошек. Они прибивают их к дверям амбара из суеверия. И это признак их собственной глупости и злобы.
Ночью они добрались до картезианского монастыря. Одинокий, словно остров в океане, лежал он среди скудной растительности. Только бренчание колокольчика свидетельствовало о существовании здесь жизни. Над воротами была высечена надпись «EGO VIR VIDENS» – «Я тот, кто видит».
- Глаз – это молчаливый голос, – сказал привратник, который расположил их на ночлег, – ничто так не созидательно, как сила молчания. Картезианцам позволено говорить только один раз в неделю. Полное озарение заключено в тишине.
Во время вечерней трапезы за столом аббатства он сказал:
- Молчать губами легко. Гораздо труднее остановить внутренний голос Существует граница, за которой иссякают мысли. Озарение лежит во тьме. Неизмеримо благотворны высшие состояния сознания. Мы, картезианцы, быстро стареем.
Когда с первыми утренними лучами они оправились в путь, Захария воскликнул:
- Слава Богу, свершилось! Ни секунды дольше я бы не выдержал там. Они немы как рыбы. Что за убийственное молчание! Рассказывают, император Фридрих велел изолировать младенцев, чтобы узнать, на каком языке говорил Адам. Никому не было позволено общаться с детьми. Заговорят ли они по-гречески, на иврите или латыни? И знаешь, что произошло? Они умерли, потому что человеку необходимо говорить, так же как есть и дышать.
- Мы, люди, болтливые создания, – рассмеялся Орландо. – Мы понимаем друг друга исключительно по словам и письму. Какая тесная клетка для того, что мы чувствуем! Как богат немой язык растений и зверей! Что только может порассказать мой конь! И все же он остается молчалив, как картезианец. Существует молчаливое понимание, которое искреннее всех произнесенных слов.