А не то ответят вам вашими же стихами:
Это будет жестко с их стороны; но не забудьте, что, подобно вам, они люди озлобленные, и о кладбище и смерти думают чаще, нежели о счастии, любви и других обманах сердца и фантазии…
Поэт тогда только имеет право говорить толпе о себе, когда его звуки покоряют ее неведомою силою, знакомят ее с иными страданиями, с иным блаженством, нежели какое впала она, и даже ее собственное, знакомое ей страдание и блаженство передают ей в новом, облагороженном и очищенном виде. Но для этого надо стоять целою головою выше этой толпы, чтоб она видела вас не наравне с собою… Таковы бывают истинно субъективные поэты… Опоэтизированный эгоизм, вечно роющийся в пустоте своего скучного существования и выносящий оттуда одни стоны, хотя бы и искренние, теперь никому не новость и всем кажется пошлым…
Для образчика поэзии г. Губера и для поверки нашего суждения о ней выписываем целые три пьесы.
Не одна ли и та же это песня? А одно и то же, воля ваша, наскучает… И притом тут есть хороший стих (который, впрочем, так обыкновенен в наше время), есть чувство, если хотите, даже много чувства, и мы верим искренности поэта, верим его страданию; но где же поэзия? где же фантазия? где созданные ею образы?
Объективные пьесы г. Губера всего лучше подтверждают справедливость нашего суждения. Вот две из них:
Видите ли: как скоро попробовал поэт выйти из самого себя и посмотреть на мир и на жизнь, – в его стихах не стало и чувства, а явились одни фразы, да и те довольно бедные значением. В самом деле, неужели это мысль, а не фраза, что Волга течет там, где она течет, а не там, где она не течет?..
У г. Губера несколько пьес посвящены поэту, то есть характеристике поэта[4]. Он смотрит на него, правда, как на человека очень хорошего и почтенного, но только поэта мы в нем все-таки не видим. Нам кажется, что значение поэта не довольно верно, ясно и отчетливо понято г. Губером…