Кто и зачем подарил ей это страшилище?!
В дверь вновь позвонили, и Ада прикрыла коробку, решив, что покажет странную посылку Писаренкову. Но когда Сергей вошел и сообщил новость, из-за которой приехал, все мысли о кукле вылетели прочь.
– Погиб твой знакомый – Владимир.
Боярышники, 1997 годВ один из тех однообразных будничных будней, скрашиваемых лишь прогулками по просеке до кладбища, пришел гость. Неожиданным его визит оказался потому, что к Аде никто не приходил из воспитанников интерната, даже соседки по комнате. Только иногда – директриса интерната, которая осторожно интересовалась у Ады ее самочувствием и подолгу разговаривала с врачами.
Девочка не обижалась и не расстраивалась из-за отсутствия визитов своих сверстников, правильно предполагая, что, скорее всего, на посещения наложен запрет. Поэтому, когда в одно утро, которое Ада коротала, рассматривая по привычке в окно кроны посадок, обернувшись, увидела человека, одетого не в белый халат, а в темный свитер, то несказанно удивилась. И, что греха таить, обрадовалась, хотя визитер и не вызывал у нее особой симпатии.
Щуплый мальчишка, потупив взор и спрятав обе руки за спину, стоял в дверном проеме, не решаясь ни поздороваться, ни взглянуть на девочку, ни тем более без разрешения войти. Он бы так, может, простоял тихо и ушел незаметно, если бы Ада сама не оглянулась.
– Вовчик? А ты что тут делаешь?
Он наконец-то поднял на нее глаза и, заливаясь неровным пятнистым румянцем, шмыгнул носом.
– Вот… Пришел. Ниче? – и посмотрел на нее со смесью мольбы, ожидания и страха, будто ожидая, что его прогонят.
– Ничего. Ты что, сбежал, Вовчик? – догадалась Ада. По-доброму засмеялась и, спрыгнув с подоконника, подошла к мальчишке.
– Угу.
Теперь его лицо стало уже ровного свекольного цвета. Ада с трудом подавила желание ободряюще хлопнуть парня по плечу, вместо этого она с беспокойством произнесла:
– А если поймают, накажут ведь…
– Угу, – вновь сычом угукнул Вовчик.
– Проходи, чего стоишь, – пригласила она, с некоторым восхищением подумав, что ради нее Вовчик решил рискнуть. Путь от интерната до больницы был неблизкий, и вряд ли отсутствие парнишки останется незамеченным. И все же он, зная об этом, прибежал к ней.
– У меня есть яблоки, будешь? – предложила Ада, словно радушная хозяйка, угощение. И достала из тумбочки пакет с фруктами. Вовчик отрицательно мотнул головой и вытащил из-за спины одну руку, в которой оказался тощий букетик уже увядающих полевых цветов.
– Это тебе. Поправляйся, – пробубнил мальчишка.
– Спасибо, – приняла с улыбкой Ада цветы. – Присаживайся.
– Нет. Я пойду.
– Ну хотя бы расскажи, как там?.. – спросила она, хотя еще до недавнего момента совершенно не испытывала желания знать, что происходит в интернате.
– Ниче, все норм, – ответил Сухих. – Как всегда. Тебя только нет.
– Я скоро выйду, – сказала Ада.
– Угу. А тебе что делают, уколы? Зинка треплется, что тебе каждый день делают сорок уколов в живот, как бешеной собаке.
– Увижу, убью ее, – пообещала Ада, скрипнув зубами. – Это же надо такое выдумать!
– Я тоже не верю. Зинке лишь бы болтать. Она такие небылицы насочинять может, мрак. Она еще говорила, что это ты Райку… Ой, – спохватился Вовчик, – нам не разрешают об этом болтать.
– И правильно делают, – буркнула Ада, у которой мгновенно испортилось настроение. Вовчик, поняв, что сказал не то, переминался с ноги на ногу и комкал пальцами край свитера, то собирая его в гармошку, то опять расправляя. По тому, как он кусал топорщащуюся нижнюю губу, и по тому, как бегал его взгляд – то на Аду, то опять в пол, видно было, что ему хотелось расспросить девочку о той ночи. Но не решается.
– Что еще нового, Вовчик? – спросила Ада, чтобы окончательно уйти от опасной темы.
– Да ничего больше. Только еще Ляльку куда-то в другой интернат перевели.
– Ляльку? – переспросила Ада. Лялька тоже была из неполной и малоимущей семьи, но сильно отставала в умственном развитии. Девочка находилась в перманентно счастливом состоянии, с ее миловидного, в общем-то, лица не сходила глуповатая улыбка. Если ее о чем-то спрашивали, она с той же улыбкой кивала, соглашаясь со всем, что ей предлагали, даже не понимая вопроса. При этом в физическом развитии она не только не отставала, но давно перегнала сверстниц, и в свои четырнадцать лет обладала формами молодой зрелой женщины.
Услышав о переводе Ляльки, Ада не удивилась, подумав, что девочку отправили в профильный по ее проблеме интернат. Что ж, ей нужен другой подход.
– Перевели через три дня после той ночи… Странно, не находишь?
– А что странного я должна найти? – пожала плечами Ада.
– Ну… Разве не помнишь? Вы пошли искать Лису. А нашли вместо нее там Ляльку.
– Где?
– В закрытом крыле. Это Лялька как-то забралась туда и визжала. А вы думали, что Лиса. Не помнишь?
– Не помню, Вовчик. С этим и нахожусь тут.
– А, ну да, прости… – смутился парень. Дверь скрипнула, и в палату вошла доктор.
– А это что такое?! Кто разрешил визиты, да еще без халата? Молодой человек, вы как тут оказались?
– Я… Эм… Это. Я оттуда. Вот. Аду навестить.
– За-пре-ще-но! – по слогам повторила врач. Вовчик втянул голову в плечи и бочком протиснулся мимо грозной докторицы в коридор.
– Лиза, проводи этого молодого человека до выхода! – гаркнула врач в коридор, обращаясь к дежурившей на посту медсестре.
– Ну а вам, милочка, напомню, что свидания в палате и без халата запрещены!
– Это было не свидание, – настал черед Ады краснеть. Докторица хмыкнула, давая этим понять, что не особо поверила девочке, и приступила уже к рядовому медицинскому опросу.
* * *Вечер оказался похожим на витраж: вроде и целая картинка, но составлена из разделенных рамками разноцветных стеклышек. Так и остаток дня оказался разбит на несколько эпизодов, происходящих в разных местах, но укладывающихся в одно событие. Новость от Писаренкова, спонтанная поездка, версии и домыслы… Голова шла кругом от всего.
Ада вошла в квартиру и, не снимая туфель и плаща, подошла к бару и решительным жестом распахнула дверцу. Алкоголь она потребляла очень редко, потому ассортимент бара состоял из двух подаренных бутылок – мартини и дорогого коньяка, а также скромно прячущейся за ними початой бутылки водки. Ада первым делом протянула руку к «женскому» напитку – мартини, но, увидев водку, передумала. Эта бутылка оказалась в ее баре очень неожиданно. В прошлую новогоднюю ночь девушка не собиралась никуда выезжать и никого не пригласила к себе. Ей хотелось провести праздник в одиночестве, съесть салат, посмотреть новогодний концерт, почитать книгу и, главное, выспаться. Ничего более она не планировала, но за час до курантов на ее мобильный раздался звонок от Писаренкова: «Начальница, ты дома или где? Заеду к тебе на полчаса поздравить?» Ада немного удивилась и сказала, что не празднует, даже стол не приготовила. «Не проблема, начальница! Не бойся, надолго не задержусь. А стол я тебе организую». Писаренков приехал тогда за полчаса до боя курантов и привез два пакета со всякой снедью. Среди гостинцев оказалась и эта бутылка водки, которую Сергей привез для себя, правильно предположив, что у хозяйки квартиры алкогольных напитков не окажется. Но выпил лишь скромную рюмочку, поздравил, посидел с Адой час и уехал. «А ты чего со своими не празднуешь?» – спросила тогда Ада, намекая на то, что у Писаренкова может быть дама сердца. Она знала, что Сергей холостой, но не исключала наличия у него личной жизни. «А вот тебя сейчас поздравлю и поеду дальше», – не вдаваясь в подробности, ответил Сергей.
Бутылка стояла распечатанной и забытой с того праздника. И вот сейчас Ада рассудила, что стресс после такого вечера стоит снимать не дамскими напитками, а крепкими.
Она налила себе рюмку и села в кресло, включив лишь настольную лампу. Махнув одним глотком водку, закрыла глаза. И тут же в памяти всплыло лицо Вовчика. Писаренков сообщил, что Владимир Сухих погиб, упав с пятого этажа квартиры, в которой жил. Мгновенная смерть. То ли несчастный случай, то ли самоубийство. «Я не верю в самоубийства», – всплыли в памяти слова Вовчика. То же самое ей сказал сегодня и Писаренков. И повторил вечером еще раз.
…Она слушала Сергея молча и кивала. Слушала и не слышала. В голове стучало: одна, она осталась одна. Ее черед? Писаренков расспрашивал ее обо всем подозрительном, что случилось с ней в последние дни. С кем встречалась, что видела, кто звонил и так далее. Подробно записал приметы молодого человека, преследующего ее, и тут же, сделав звонок кому-то из своих людей, дал указание разыскать подозрительного парня. И как Аде ни тяжело было, ей пришлось рассказать Сергею и о разговоре с Вовчиком, и о том, что случилось пятнадцать лет назад в интернате. «Совсем ничего не помнишь?» – усомнился Сергей. Ада покачала головой. «Ничего. Очнулась в больнице. Мне сказали, что Раю нашли бездыханной. И это все, что я знаю. Мне не рассказывали подробности ее смерти, чтобы… не травмировать мою психику еще больше». – «А что ты сама думаешь о том случае?» – спросил Писаренков, внимательно заглядывая ей в глаза проникающим в самую душу взглядом. Если она соврет или утаит что-то, ему станет об этом известно – так ей подумалось. И она впервые осмелилась сказать не только вслух, но и кому-то еще, кроме себя самой, о чем страшилась даже думать. «Я боюсь… что это я убила Раю». Ада сделала это признание, и на душе сразу стало как-то странно легче, будто отдала часть того непосильного груза, который несла пятнадцать лет. Она посмотрела на начальника службы безопасности, гордо вскинув подбородок, словно желая этим сказать: «Ну вот, теперь думай обо мне что хочешь! Мне уже все равно». Но Сергей никак не отреагировал на ее заявление. Лишь отпил из стакана воды и вновь внимательно посмотрел ей в глаза. «Ну… не специально. Возможно, то был лишь несчастный случай. У меня не было мотивов убивать ее…» – «Ты уверена в том, что убила ту девочку?» – спросил Сергей. «Нет». – «Хорошо», – задумчиво сказал он, что-то про себя прикидывая. «Сереж, ты из меня сейчас всю душу вынул», – попробовала вымученно пошутить она. «Лучше уж пусть я ее из тебя выну, чем кто-то другой», – не улыбнувшись, отозвался Писаренков.