У Ивана слабеньким птенчиком трепыхнулась в груди надежда.
— Правда-а? — жалобно взмолил он.
— Так говорят, вон и Марта…
— Да хватит уже про нее!
Иван чувствовал, что его затягивает все глубже, но и не пытался сопротивляться. Теперь он верил, точнее, он был готов верить во что угодно, хоть в чудо, хоть в сказки.
— Вот ты перебиваешь все время, а сам не слушаешь, — рассерженно продолжила русоволосая. — У них очень мало земных женщин, понял! Потому и делают все, что только можно, потому и в эти ярусы специально подвешивают, вечную жизнь дают, берегут как зеницу ока, понял? Потому и ублажают, и кормят, и поят, и все, чего душе потребуется…
— Да не потому! — взвыл Иван. — Ты же сама знаешь, не потому!
— Ну и что, — вдруг резко ответила Лана, — ну и что?! У них народ древнейший, миллионы, лет цивилизаций, многие вырождаются, перестают давать потомство, да почти все, чего там! А ты бы чего стал на их месте делать, а? Вымирать, что ли? Нет уж, не захотел бы вымирать! Вот и они не хотят! Они наших подвешивают, чего-то там делают — и только давай, в ускоренном режиме, сотнями, тысячами зародышей выдают, успевай выносить да в инкубаторы помещать для выращивания! Вот так! Ивана захлестнуло мутной волной ярости.
— И ты-ы?! — прохрипел он, погрузившись в вязкое болото по плечи.
— А что я — особенная?! Тут все одинаковые! И все говорят, совсем не больно, даже не чувствуешь ничего, наоборот, висишь и наслаждаешься вечной житухой, а там все само собой идет. Вот так, они умеют!
— Ты спятила! Ты с ума сошла на этой чертовой планете или как ее там, ты просто ненормальная! — Ивана прорвало. Вязкая трясина подступала к подбородку, и он задирал его вверх, чтобы не захлебнуться. — Неужели и ты…
— Меня пока готовят только. Тут много всяких стадий, понял? И там в садике — это тоже стадия, им надо, чтоб каждая сама созрела, вот ведь как! И Марту не силком увели, эта толстуха все врала, Марта сама напросилась, вот и увели, она созрела, и я сама к ним приползла, сама, хоть и с твоей помощью… А теперь чего же, я не знаю! И мне хочется жить вечно! Какая разница — здесь, там, еще где… Тут я всех переживу, тут просто рай, так все приятно и хорошо, будто все время в теплой ванне с чем-то нежным, ароматным. И совсем не скучно, ни капельки! Вот меня подготовят, и я тоже начну испытывать блаженство, как Марта, как все они!
— Молчи!
Это было последнее слово Ивана. Его затянуло с головой. Он начал задыхаться. Но по-настоящему испугаться не успел — его вдруг выдернуло непонятной силой из трясины и бросило на что-то мягкое и раскачивающееся, напоминавшее гамак.
Прямо перед Иваном висел огромный мохнатый шар. Шар был судя по всему живым, он поводил боками, вздрагивал. Иван спрыгнул с гамака, задрал голову — и не поверил глазам, своим. Шар вытягивался кверху грушей, и под самыми сводами, на высоте пяти или шести метров, заканчивался патлатой и неухоженной головкой с сонными покрасневшими глазками. Почти от самой головы, из-под волос торчали тонюсенькие ручки. Они нервно теребили что-то невидимое, поблескивающие ноготки отражали тусклый синеватый свет. И весь этот гигантский шар-груша висел в почти совершенно прозрачной сети, которую Иван поначалу и не приметил, висел на сложной системе крючьев-шарниров, переплетающихся гибких шлангов, трубочек и прочих непонятных приспособлениях. Но то, что живой шар-груша составляет единое целое с патлатой и сонной головой, Иван сообразил сразу. Это было невероятно, но это было фактом.
— Чего тебе — тут надо, слизняк? — вопросила женская голова как-то вяло.
— Ничего! — огрызнулся Иван. Ему не понравилось, что и такое вот существо называет его слизняком, будто издеваясь не только над ним, но над самим здравым смыслом. Но все же он заставил себя выдавить два слова: — Ты кто?
Шар-груша вздрогнул, заколыхался.
— Я — Марта, — донеслось сверху. — Вечная Марта. А ты — ничтожный и жалкий слизняк, приползший оттуда, я тебя распознала.
— Не слушай ее! — вдруг прозвучал громкий голос русоволосой. — Не слушай! Иди ко мне!
Иван завертел головой, но ничего не смог увидеть.
— Где ты?
Его взгляд случайно упал на какой-то морщинисто-слизистый хобот в полметра шириной, выходивший снизу из шара. Иван пригляделся. Хобот стлался по полу извивистыми кольцами и пропадал в стене. Иван подошел к ней. И только тогда увидал — никакая это не стена! То, что он принял за зеленоватую стену, было на самом деле толстенным стеклом огромного аквариума-резервуара, заполненного зеленой жидкостью. Он даже вспомнил аквариум в кабинете Толика Реброва, там, на Земле, вспомнил его чистую прозрачную воду, свирепых обитателей… Но здесь все было иначе — вода была мутной, да и вода ли это была? А в ней плавали тысячи, если не десятки тысяч, тоже зелененьких и тоже полупрозрачных головастиков. Они сновали и вверх и вниз, в самом беспорядочной, броуновском движении. Конец хобота, проходившего сквозь черное упругое кольцо внутрь аквариума, лежал на самом дне, из его отверстия при каждом содрогании шара-груши вырывалась стайка совсем крохотных, почти не различимых головастиков.
— Убирайся отсюда, инфекция ходячая! — недовольно пробурчала огромная Марта. — Здесь не место слизнякам!
— Иди ко мне!
Иван, не глядя, бросился на голос русоволосой. Еще немного, и его вывернуло наизнанку, он не выдержал бы — висящая Марта и все прочее произвело на него впечатление более жуткое, чем Хранитель да и вся эта негуманоидная шатия-братия!
— Иду!
Он прыгнул в темноту, прорвал какую-то невидимую завесу, прорвал словно тонкую резиновую пленку… и оказался прямо перед ней, перед Ланой. Но в первую очередь он оглянулся, чтобы проверить себя, чтобы убедиться в этом переходе. Но ничего позади не было. Абсолютно ничего кроме глухой серой стены.
Русоволосая висела в трех метрах над полом в прозрачном коконе. Висела и улыбалась. При виде Ивана скривила губки и протянула:
— Фу-у, какой же ты все-таки страшный! Прямо, смотреть не могу!
Иван отмахнулся от ее слов. Это все было ничего не стоящей ерундой! Главное, она, она была прежней, нисколечки не изменившейся, видно, процесс преобразования висящей в гигантскую плодоносящую матку или не начался, или же был в самом начале, не выказывал себя. Иван не стал долго размышлять.
— А мы вот так! — выкрикнул он.
И подпрыгнув, вцепился во все эти трубки, канатики, шланги… рванул на себя, выдирая их из стены. Упали они вместе — Иван успел поддержать русоволосую, и она почти не ушиблась.
— Дурак! — визжала она. — Ты самый настоящий дурак! Кто тебя просил?!
Но Иван ничего не слышал и не желал слышать. Он не теряя ни секунды, грубо и властно, обдирал с нее полупрозрачную липучую сеть, выпутывал из кокона.
— Ты не смеешь распоряжаться мной! Пусти! Пусти немедленно! Они тебя в порошок сотрут! Дурак ненормальный!
И Иван на миг прервал свою работу и влепил русоволосой звонкую пощечину. Та сразу же смолкла, уставилась на него удивленно-вопрошающими глазами.
— Ну что, накричалась?
— Все равно ты не имеешь…
— Пойдем! — Иван так рванул ее за руку, что она упала на колени и метра четыре он волочил ее волоком. — Быстрей!
Иван сунулся было в стену, через которую только что проходил, но больно ударился сразу головой и плечом. Стена была настоящей.
— Я хочу жить вечно! Я хочу блаженства! — упиралась Лана. Из глаз ее текли слезы, губы были искусаны в кровь.
— Щас, щас — приговаривал Иван, ощупывая стену, — щас я тебе покажу как живут вечно! Ты хочешь вечно висеть, как эта твоя Марта?
— Да!!! Дурак чертов!
Иван не нащупал прохода в стене, зато ноги его вдруг стали погружаться в пол — за минуту он опустился по пояс. Но руки ее не выпустил, наоборот, сжал еще крепче.
— Тут можно пробраться! — заявил он твердо.
— Ну и лезь сам!
Иван снова дернул русоволосую на себя. И она стала утопать в этом непостижимом материале покрытия, которое всасывало в себя тела, не переставая казаться на глаз твердым и ровным.
— Щас!
Иван ушел вниз с головою, но тут же подался вперед, под стену. И его расчет оправдался — он распрямил согнутые ноги, и голова его, пройдя сквозь пол в комнате с аквариумом-инкубатором, вышла наружу. Через секунду он выбрался полностью, вытянул русоволосую.
— Пусти! Мне больно!! — завизжала та.
— Смотри! — зло произнес Иван. — Смотри, почем блаженство и вечность!
Лана уставилась на Вечную Марту, шарообразную и жуткую, на этот опутанный сетью мохнатый живой шар-грушу с морщинистым слизистым хоботом. С полминуты она молча таращила глаза. Потом из груди ее вырвался такой крик, что у Ивана заложило уши:
— Не-е-ет!!!
Она начала падать. Но Иван успел подхватить ее тело, вскинуть на плечо. Не мешкая, он запрыгнул в плетеный гамак, тот самый, на котором опустился сверху, принялся дергать за стропы-канаты беспорядочно, но сильно.