Моррисон увидел причудливо изогнутую стену, теряющуюся в туманной дымке. Если это была вена, то она была не слишком удалена от капилляра. Он задумался, сможет ли корабль без проблем войти в нее.
76.
Баранова спросила:
— Софья, есть ли у нас шанс с помощью электрического разряда войти в вену?
Калныня с сомнением взглянула на Моррисона и ответила:
— Не думаю, Наталья. Отдельные клетки, может быть, еще не совсем погибли, но в целом организм мертв. Я не думаю, что какая-нибудь клетка может нас принять с помощью пиноцитозиса или еще как-нибудь.
— И что мне делать? — невесело спросил Дежнев. — Прокладывать путь силой?
— Конечно, — отозвался Конев. — Подойди вплотную к стенке вены. Небольшой ее участок подвергнется минимизации и дезинтеграции, мы сможем войти. Тебе не придется перегружать двигатели.
— Ага, — отозвался Дежнев, — слова знатока. Все это произойдет за счет нашего поля, и на это потребуется еще больше энергии, чем при прокладывании пути силой.
— Аркадий, не сердись. Сейчас не время. Время от времени запускай двигатели и используй ослабление стенки вены, возникающее из-за минимизационного поля. Комбинируя оба способа, мы затратим меньше энергии, чем при использовании одного из них.
— Надеяться можно, — отозвался Дежнев, — но сказать — еще не значит сделать. Когда я был маленький, мой отец однажды сказал: «Горячность — это не гарантия правды». Он сказал мне это, когда я со страстностью клялся, что не ломал его трубку. Он спросил, понял ли я его. Я ответил, что нет, тогда он очень тщательно объяснил мне это, а потом задал трепку.
— Хорошо, Аркадий, — сказала Баранова, — а теперь двигайся вперед.
Вмешался Конев:
— Ты вовсе не зальешь мозг кровью. Шапиров мертв, и кровотечения не будет.
— Ага, — отозвался Дежнев, — ты затронул интересную проблему. При обычных обстоятельствах, как только мы вошли бы в вену, поток крови подхватил бы нас и понес в нужном направлении. Так как кровь не движется, мне придется включить двигатели — но в каком направлении?
— Раз уж мы заговорили об этом, — спокойно ответил Конев, — тебе нужно повернуть направо. Так говорит мой цереброграф.
— Но если там нет течения, чтобы повернуть меня направо, а мы войдем под утлом налево?
— Аркадий, ты войдешь под углом направо. Это тоже показывает мой цереброграф. Главное — войди в вену.
— Давай, Аркадий, — сказала Баранова, — нам не остается ничего другого, как только положиться на показания церебрографа.
Корабль быстро двинулся вперед, и как только нос корабля коснулся стенки вены, Моррисон почувствовал слабую дрожь работающих двигателей. А затем стенка просто поддалась, и корабль оказался внутри вены.
Дежнев сразу же остановил моторы. Корабль двигался с быстро уменьшавшейся скоростью, оттолкнувшись от дальней стенки вены так аккуратно, что Моррисон не заметил никаких повреждений. Ширина корабля оказалась примерно в два раза меньше ширины вены.
— Ну что, — сказал Дежнев, — направление верное? Если нет, то уже ничего не поделать. Я не смогу развернуться. Тут слишком тесно, и Альберт не сможет выйти наружу, чтобы повернуть корабль, а энергии, чтобы произвести минимизацию, не хватит.
— Направление верное, — строго сказал Конев. — Двигайся вперед, и мы скоро выберемся. По мере продвижения вена расширится.
— Будем надеяться. Какое расстояние нам нужно пройти?
— Я пока не могу сказать, — ответил Конев. — Мне нужно проследить вену по церебрографу, посоветоваться с Гротом, подготовиться к введению иглы в вену как можно ближе к тому месту, где мы выйдем из черепа.
Дежнев сказал:
— Можно мне объяснить, что мы не можем двигаться бесконечно? Что с минимизацией и деминимизацией, движением с низкой эффективностью, не по тем капиллярам, с погоней за Альбертом, когда он потерялся, мы использовали гораздо больше энергии, чем могли себе позволить?
Баранова спросила:
— Ты хочешь сказать, что мы использовали всю энергию?
— Почти. Я только и делаю, что говорю об этом,— ответил Дежнев.
— Неужели нам не хватит ее, чтобы выйти из черепа?
— В обычных условиях хватило бы, даже сейчас. Если бы мы были в вене живого организма, нас подхватил бы поток крови. Но никакого движения нет. Шапиров мертв, и сердце его не бьется. Это значит, что мне придется прокладывать путь с помощью двигателей, и чем холоднее и вязче будет становиться кровь, тем интенсивнее придется работать моторам, тем быстрее будет расходоваться энергия.
Вмешался Конев:
— Но нам нужно пройти всего лишь несколько сантиметров.
Дежнев яростно набросился на него:
— Всего лишь несколько? Меньше ладони? Неужели? При наших размерах нам придется пройти километры.
Моррисон спросил:
— Может, нам еще раз деминимизироваться?
— Мы не можем, — Дежнев говорил теперь очень громко. — У нас не хватит энергии. Неконтролируемая деминимизация не требует энергии, она высвобождает энергию. Но контролируемая... Послушайте, Альберт, если вы спрыгнете с верхнего этажа высотного здания, вам не придется прилагать усилия, чтобы достичь земли. Но если вы захотите остаться в живых и спуститься с помощью веревки, то вам придется потрудиться, понимаете?
— Понимаю, — проворчал Моррисон.
Ладонь Калныни дотронулась до его руки и нежно пожала ее. Софья тихо сказала:
— Не обижайся на Дежнева. Он ворчит и рычит, но вытащит нас отсюда.
Баранова обратилась к Аркадию:
— Если горячность не является гарантией правды, как ты нам только что объяснил, то не гарантирует ее и холодная голова и рассудочность. Скорее даже наоборот. Почему бы тебе просто не начать движение, и, может быть, нам хватит энергии, чтобы добраться до иглы?
Дежнев хмуро ответил:
— Это как раз то, что я собираюсь сделать, но если ты хочешь, чтобы я не терял головы, надо же мне выпустить пар.
Корабль начал движение, и Моррисон подумал про себя: «С каждым метром мы приближаемся к игле».
Это было не слишком успокаивающее рассуждение, так как остановиться в метре от иглы было бы настолько же опасно, как если бы двигатели заглохли в километре от нее. Тем не менее, его сердце билось ровнее.
Теперь им попадалось гораздо больше эритроцитов и лейкоцитов, чем в артериях и капиллярах несколько часов назад. Тогда существовало движение крови, и в непосредственной близости от них находилось не так уж много объектов. Сейчас же корабль двигался, расталкивая налево и направо бесчисленные разнообразные тела, оставляя их безмолвно раскачивающимися в кильватере.
Конев сказал:
— Мы идем правильным курсом. Вена становится заметно шире.
И это действительно было так. Моррисон заметил это еще раньше, но не придал этому факту особого значения. Он был слишком сосредоточен на самом движении.
Альберт почувствовал, что к нему возвращается надежда. Ошибка при выборе курса могла стать непоправимой. Вена начала бы сужаться, и они вновь попали бы в мозг. В этом случае у них вряд ли хватило бы энергии, чтобы еще раз найти выход в другую вену.
. Конев что-то записывал под диктовку Дежнева, затем кивнул и сказал:
— Пусть Грот подтвердит расчеты. Отлично.
Он на некоторое время склонился над церебро-графом и затем сказал:
— Послушайте, они знают, в какой вене мы находимся, и введут иглу в том самом месте, которое я отметил на церебрографе. Мы будем там примерно через полчаса или даже раньше. Мы продержимся еще полчаса, Аркадий?
— Пожалуй, меньше. Если бы сердце билось...
— Да, я знаю, но оно не бьется.
Затем он обратился к Барановой:
— Наталья, ты можешь дать мне твои записи, все, что узнали о мыслительном процессе Шапирова? Я передам эту информацию, пусть и необработанную, в Грот.
— На тот случай, если мы не выберемся?
— Именно так. Мы здесь ради этих данных, и им нельзя погибнуть вместе с нами.
— Ты прав,— ответила Баранова.
— При условии,— и его голос приобрел твердость,— что они вообще имеют хоть какую-то ценность.
Он бросил быстрый взгляд на Моррисона.
Конев подвинулся к Дежневу, и они начали электронную передачу информации от компьютера к компьютеру, от маленького к большому, из вены мертвого человека во внешний мир.
Калныня все еще держала руку Моррисона.
«Может быть, больше для для своего собственного спокойствия, чем ради него», — подумал Альберт.
Он тихо произнес:
— Софья, что произойдет, если энергия закончится раньше, чем мы подойдем к игле?
Она подняла брови и ответила:
— Нам придется остаться на месте и ждать. Люди из Грота постараются помочь нам.
— Но разве сразу после того, как закончится энергия, не начнется спонтанная деминимизация?
— Да нет же. Минимизация — это метастабильное состояние. Помнишь, мы уже говорили об этом? Мы останемся здесь на неопределенное время. В конечном счете, когда-нибудь это случайное псевдоброуновское расширение и сжатие подтолкнет спонтанную деминимизацию, но кто знает, когда это произойдет?