Перед Зябликом, до этого видевшим только озверевшие рожи плешаковцев да частокол разящей стали, вдруг открылись все окружающие дали, вплоть до купы кладбищенских деревьев, за которыми скрывалось здание миссии.
Из этого светлого и, казалось, призрачного пространства прямо на него сплоченной массой надвигались кастильцы, на ходу перезаряжая свой дымящиеся аркебузы. Их вел дон Эстебан, одетый в легкую позолоченную кирасу и берет с пером. Слева и справа от кастильцев в рассыпном строю шагали анархисты, возглавляемые Смыковым и Бациллой.
Ход боя коренным образом изменился, хотя его итог все еще был неясен. Плешаковцы, подгоняемые своими командирами и уцелевшими аггелами, попытались перейти в контратаку (обидно было упускать победу, которая уже почти лежала у них в кармане). По команде дона Эстебана колонна кастильцев остановилась, и две передние шеренги – первая с колена, вторая стоя – выпалили из арекбуз.
Крупнокалиберные безоболочные пули, изготовленные путем изливания расплавленного свинца в крутое тесто, не могли лететь далеко, но, попадая в цель, расплющивались и наносили ужасающие раны – отрывали конечности, сносили черепа, выворачивали внутренности.
Пороховой дым еще не успел рассеяться, как раздалась новая команда и кастильцы обнажили мечи. Анархисты, уже не ощущавшие нужды в боеприпасах, продолжали вести беглый огонь из ружей и пистолетов.
– Наша взяла! – заорал Зяблик. – Сейчас мы им покажем пятый угол! Хотели, дешевки, голым задом на ежа сесть! Ничего, скоро они узнают, что такое гуляш из мозгов и отбивные по ребрам. Подбирай, ребята, трофейные стволы, которые получше, и вперед!
Плешаковцы, понеся умопомрачительные потери, укрепились в лагере. Добивать их не стали – не до этого было. В любой момент могли появиться аггелы, чья основная база якобы располагалась неподалеку, или нагрянуть из Талашевска гвардейцы.
Уходить решено было тем же путем, каким они прибыли сюда – по железной дороге вокруг Талашевска до станции Рогатка, находившейся на расстоянии одного пешего перехода от Кастилии.
Смыков, лучше других знавший, как мало дров осталось в тендере паровоза, предложил завернуть по дороге в Воронки и запастись там топливом. Эту идею горячо поддержал дон Эстебан, надеявшийся вернуть лошадей, экспроприированных в свое время плешаковцами (по слухам, весь табун содержался в станционных пакгаузах).
Воронки были взяты без боя, под бурные приветствия лиц женского пола, соскучившихся по любвеобильным и щедрым кастильцам.
Дров на станции не оказалось, а от благородных скакунов остались только шкуры да копыта. В качестве компенсации пришлось взять все припасы, приготовленные для плешаковского воинства. Опустевшие пакгаузы разобрали на топливо. Той же участи подверглись все окрестные заборы, баньки и курятники.
Смыков поведал Зяблику об истинных причинах столь героического поведения кастильцев. Оказывается, гарнизон миссии уже вторую неделю питался только солониной, запивая ее тухлой водой. Пороха же у осажденных осталось так мало, что его не хватило бы даже для отражения одного штурма.
Состав, за которым посылали гонцов, приполз к станции на последнем издыхании. Жердев крыл матом всех подряд и угрожал самоувольнением от должности.
– Да что я вам, кобыла пристяжная, чтобы меня туда-сюда гонять? В котле пара на один бздик осталось! Дров ни полена! А вы мне еще этих ашаргонов тупорылых подсадить хотите! Как я их повезу, если тяга и так на пределе? Хоть собственное дерьмо в топку бросай, да жаль, не горит оно.
Как всегда хладнокровный, дон Эстебан через Смыкова объяснил Жердеву, что сработанная слугами дьявола железная телега должна двигаться на любом дерьме, в том числе и таком, какое представляет из себя любезный дон машинист. При этом он извлек из ножен меч и попытался подняться в кабину паровоза.
Жердев, трезво оценив ситуацию, от своих прежних слов моментально отказался и велел грузить дрова на тендер, а кастильцев в вагоны. Все, что он думал о дегенеративной кастильской аристократии, о доне Эстебане лично и о его давно опочившей мамаше, Жердев высказал чуть позже, обращаясь непосредственно к начавшему оживать манометру.
Спустя полчаса двинулись в обратный путь, прихватив с собой несколько десятков местных добровольцев, а главное – доброволок. Несмотря на боевые потери, пассажиров в состав набилось столько, что некоторым анархистам пришлось перебраться на крышу.
Все веселились, как могли, пили свекольный самогон и горланили песни. В конце концов оживились и кастильцы, большинство из которых ехали на паровозе впервые в жизни. Идея использования сил огня и воды для движения казалась, им столь же еретической, как и учение богопротивных амальриканцев, отрицавших церковные таинства, почитание святых и частную собственность.
Зяблик на правах впередсмотрящего ехал на площадке заднего вагона, ставшего теперь передним. Вскоре к нему присоединился печальный Смыков. Как выяснилось, ветреная Бацилла под предлогом проведения секретного совещания заперлась с доном Эстебаном в отдельном купе. Оставалось только догадываться, каким способом они общаются там, абсолютно не зная языка друг друга.
Впрочем, настроение у Зяблика было ничуть не лучше, чем у Смыкова, – пошли прахом все его планы до отключки набухаться своим любимым кастильским вином.
Не доезжая до того места, где от главного пути отходила ветка на шпалодельный завод, состав приостановился. Долго возились с проржавевшей скрипучей стрелкой, но все же кое-как справились.
Один из сидевших на крыше анархистов сообщил, что в той стороне, где должен находиться Талашевск, что-то горит. Смыков не поленился залезть на вагон и авторитетно подтвердил:
– Пожар нешуточный… Не иначе как в самом центре.
– Да пускай это гнездо змеиное дотла сгорит вместе с падлой Плешаковым! – зло сплюнул Зяблик.
Он и сам сейчас не догадывался, как близка была к истине эта брошенная в сердцах фраза.
Лилечка и Цыпф отправились в свой неблизкий и небезопасный путь, как дети на прогулку, – взявшись за руки и поминутно улыбаясь друг другу.
Им предстояло пересечь приличный кусок Отчины, по которому шлялись вперемежку аггелы, ополченцы, плешаковские гвардейцы, анархисты и просто бандиты разных мастей. Но влюбленные, поглощенные друг другом, об этом даже не задумывались, точно так же как и о том, где раздобыть плавсредства для форсирования кишащей крокодилами пограничной реки и каким образом на просторах саванны, где львы встречаются чаще, чем люди, отыскать потом Лилечкину бабушку.
Ими двигала сила, свойственная только юным и наивным душам, еще мало что ведающим о ловушках, на которые так щедра бывает злодейка-судьба. Конечно, если бы какой-нибудь провидец мог рассказать Лилечке и Цыпфу о всех невзгодах, ожидающих их впереди, они, скорее всего, отказались бы от своих планов. Но такого провидца, естественно, существовать не могло, а свой собственный жизненный опыт лукаво подсказывал, что каждое очередное препятствие – последнее, любая беда – не беда, а за неудачей всегда следует череда удач.
Сначала так оно и было.
Парочка благополучно проскользнула мимо застав гвардейцев, охранявших дальние подступы к Талашевску, сумела обмануть бдительность ополченцев, прочесывавших приграничные районы на предмет истребления расплодившихся там дезертиров, а потом присоединилась к шайке контрабандистов, тайными тропами пробиравшихся в Лимпопо.
Впрочем, вскоре их пути разошлись, поскольку главарь шайки стал оказывать Лилечке недвусмысленные знаки внимания. На берегу реки Лилечка и Цыпф случайно наткнулись на отряд арапов, промышлявших в соседней стране угонами скота. За смехотворную плату в два серебряных реала конокрады согласились переправить их обоих в Лимпопо.
Поверхность реки так заросла водорослями, что напоминала зеленый газон, из которого торчали только белые цветы кувшинок да желтоватые глаза крокодилов, накануне обожравшихся человечиной (пограничный патруль расстрелял тех самых контрабандистов, с которыми не поладили Лилечка и Цыпф) и потому разомлевших от сытости и лени.
На противоположном берегу Лилечку и Цыпфа ожидала первая серьезная неприятность. Перевозчики бессовестным образом ограбили их, оставив только самое необходимое для жизни: немного еды, одеяла, нож, пистолет и зажигалку. Пропал и драгоценный бдолах.
Такое вероломство было несвойственно арапам, но благодаря частым контактам с представителями более развитых цивилизаций эта кучка отщепенцев утратила многие положительные качества, изначально присущие их народу.
Все прибрежные арапские деревни были сожжены (судя по остаткам виселиц и торчащим из земли заостренным кольям, здесь погуляли аггелы), и первое время путники двигались, как по пустыне, ночуя в чистом поле у костров и питаясь плодами рожкового дерева.