Когда родители однажды заявились в ее палату с арбузом, Женя поняла, что, скорее всего, сентябрь давно наступил. Арбуз этот, огромный, полосатый, с желтоватым бочком, словно вернул ее к реальности, вырвал из затянувшейся спячки. Женя ничего тогда родителям не сказала, но вечером, вместо того чтобы привычно проглотить «витаминчики», спрятала их за щекой, а потом спустила в унитаз. Так же она поступила и утром, и на следующий день.
Женя точно помнила тот день, когда ее, отчаянно сопротивлявшуюся, приволокли в клинику. Произошло это двадцать первого марта. Выходит, она здесь уже пять месяцев! Почти полгода потрачено впустую, и все из-за сомнительных методов лечения самолюбивого врача! Жене уже приходилось лежать в подобной больнице, причем гораздо дольше, но там у нее хотя бы было время на жизнь как таковую. Там у нее был телевизор, книги, друзья, там она пела под караоке и даже участвовала в каких-то самодеятельных концертах. А здесь... Она обвела глазами палату. Четыре сдержанно-пастельных стены, широкая удобная кровать, кресло, герань на подоконнике.
Постепенно мозги ее прояснялись. Женя приглядывалась к другим пациентам и к самому доктору и в итоге пришла к неутешительному выводу, что ей «посчастливилось» оказаться в самой настоящей психушке, где главным сумасшедшим был ее идейный предводитель.
Она попробовала поговорить с Бембековым. Потом поняла, что зря, но было уже поздно.
– Мне кажется, я здорова, – осторожно начала Женя, внимательно вглядываясь в его непроницаемое лицо.
– Вот как? – Его улыбка не выражала ровным счетом ничего. – И что же навело вас на эту мысль?
– Я себя хорошо чувствую, – буркнула Женя.
– А раньше разве вы чувствовали себя плохо? Мы сделали все, чтобы симптомы наркозависимости прошли для вас максимально безболезненно.
Женя вспомнила, что раньше у нее, кажется, невыносимо раскалывалась голова, особенно перед сном, и радостно поделилась наблюдением с доктором, но тот ее энтузиазма не разделил.
– Женя, вы не забываете принимать лекарства? – спросил он, не сводя с нее внимательного взгляда.
Ее голос не дрогнул, Женя всегда умела хорошо притворяться.
– Конечно не забываю.
– Ясно. Ладно, возвращайтесь в палату, я подумаю над вашими словами.
– А как же моя выписка? – не удержавшись, напомнила она.
– Женя, ваше пребывание в клинике оплачено вашими родителями, – мягко улыбнулся Бембеков. – Думаю, что выписка состоится скоро. Однако прямо сейчас вы еще не готовы к нормальной жизни.
Она стиснула зубы и заставила себя покорно проглотить вертевшийся на языке матерок. Ничего страшного, она потерпит. Хотя, положа руку на сердце, с таблетками, убивающими время, было гораздо легче. С тех пор как она начала игнорировать «витаминчики», вязкая скука взяла ее в безоговорочный плен.
Женя честно приготовилась терпеть. Но вечером случилось ужасное – вместо привычного мерного стаканчика с таблетками медсестра внесла в ее комнату наполненный розоватой жидкостью шприц.
– Что это? – испугалась Женя.
– Витаминчики, – улыбнулась медсестра.
– А почему не в таблетках? Я уколов боюсь!
– Ничего страшного, я взяла самую тонкую иголку.
Иннина новая жизнь началась с ничего не значащего комплимента, который сделал ей один из прибирающих ее палату санитаров. Это был совсем молодой практикант из мединститута, загорелый субтильный шатен с тонкими черными усиками. От своих коллег он отличался повышенной степенью приветливости и неизменным вниманием к Инниной персоне. Иногда он дарил ей цветы. Иногда охотно выполнял ее мелкие поручения – сбегать к больничному ларьку за газетой или принести из супермаркета ее любимую минералку «Эвиан». Инна знала, что зовут его Володей и что он собирается стать гастроэнтерологом.
– Вы просто красавица, – сказал он однажды, – не понимаю, что вы здесь делаете.
– Сгоняю жир, что же еще? – нервно хохотнула она. Сама Инна давно не причисляла себя к привилегированному отряду красоток. В ее номере не было зеркала, и иногда, глядя на висящие на спинке стула собственные пижамные штаны, она приходила в ужас – неужели эти огромные брюки ей впору?! А ведь когда-то она уверенно срывала с магазинных вешалок вещи сорок второго размера!
– Я считаю, вам запудрили мозги, – серьезно сказал Володя. – Никакого жира у вас нет. Я бы даже не назвал вас полненькой. Вы бы видели, кто тут лежит.
– Я видела пару раз, – оправдываясь, улыбнулась она. – В соседней палате женщина весом почти в два центнера.
– А она гораздо моложе вас. Ей еще нет двадцати пяти, по-моему.
– Это ужасно, – согласилась Инна, – с другой стороны, во время прогулки в парке я видела девушку весом не больше комнатной собачки.
– Здесь много таких, – махнул рукой Володя, – хотели похудеть, как вы. И все закончилось анорексией. Разговаривал я тут с красавицей одной. Она весит двадцать восемь килограммов. Неужели вы этого хотите?
– Этого – нет, – улыбнулась Инна. – Речь шла о том, чтобы вернуться в свою прежнюю форму. Вы знаете, Володя, с тех пор как я начала набирать вес, моя жизнь окончательно разладилась. Меня бросил муж...
– А вы уверены, что это произошло именно из-за веса?
– Других причин нет, – развела руками Инна.
– А мне кажется, что вы прикрываетесь своим весом, как ширмой, чтобы не углубляться в психологию. Так проще и удобнее.
Наверное, раньше Инну взбесило бы такое грубое и непрошеное вмешательство в ее жизнь, но сейчас она почему-то была даже благодарна санитару-практиканту Володе. Может быть, просто соскучилась по нормальному общению, которое не ограничивалось подробным обсуждением ее завтрака.
– Но вы же видели, какой я была, – тихо сказала она, – и видите, какой стала. Вы ведь узнали меня, да? Я певица.
– Правда? – Он казался искренне удивленным. – Извините, я не знал...
– Была такая группа, «Паприка». Я была там солисткой.
– Название вроде знакомое, – нахмурился Володя, – а что вы пели?
– Да так, попсу. Вам неинтересно. Надо же, не прошло и нескольких месяцев, как мы исчезли, а нас уже забыли.
– Я не забыл, я вас в принципе не знал, – поправил он. – Не обижайтесь, но отечественная попса никогда не была среди моих интересов.
– Да вы сноб! – рассмеялась она. – Значит, красивой вы меня не видели... Подождите-ка, где-то у меня был снимок. – Инна бросилась к тумбочке и откопала среди прочего хлама (в больнице она ленилась следить за порядком) старую вырезку из журнала «Семь дней» – она, Дашка и Женя в вечерних платьях на фоне какого-то ресторана.
– Это вы? – Он склонился над снимком. – Какой кошмар.
– Что вы имеете в виду?
– Не обижайтесь, но это просто трио чудовищ каких-то. – Володя вернул ей вырезку. – Одна тощая как швабра – это, видимо, вы. Другая так самодовольна, что вот-вот лопнет от гордости за саму себя. А третьей вообще лучше бы переехать в какую-нибудь восточную страну.
– Почему? – хохотнула Инна.
– А там женщины носят глухую чадру. Ей бы такая была к лицу.
– Какой же вы злой! – прыснула Инна.
– А я думал, что женщинам нравится, когда кто-нибудь злословит об их подругах. – Володя, что называется, включил наив – приподнял брови и мелко заморгал длиннющими, как у кокетливой барышни, ресничками.
– Да они мне и не подруги вовсе, – вздохнула Инна. – Мы работали бок о бок несколько лет, но так и не сблизились. Как были совсем чужими, так и остались. Я даже не знаю, почему их уволили из «Паприки».
– Мегеры? – посочувствовал он. – Я читал, что в шоу-бизнесе все мегеры.
– Да нет, – пожала плечами Инна, – просто как-то не сошлись характерами... Дашка молодая совсем, дурочка... Женька – хороший человек, но слишком уж безбашенная. Она бы никогда не смогла стать мне подругой.
Он посмотрел на часы.
– Вы знаете, мне надо вернуться к непосредственным обязанностям. А то мне не поставят зачет по практике.
– Извините меня, – встрепенулась Инна, убирая журнальную вырезку обратно в тумбочку. – Это я вас заболтала.
– Ну что вы! Слушайте, может быть, это нагло с моей стороны... Но моя смена заканчивается через полчаса. Здесь, за углом, есть приличное кафе, мы могли бы там поболтать.
Инна смутилась. Во-первых, она была убежденной сторонницей моногамных отношений и давно не ужинала с посторонними мужчинами. Видимо, аура ее недоступности была глухой, как Великая Китайская стена, потому что никто ее никуда и не приглашал. Во-вторых, она чувствовала себя уродливой толстухой, и сам факт, что кто-то мог клюнуть на ее расплывшиеся телеса, казался ирреальным. Может быть, скромный на вид студент Володя – извращенец? В-третьих, она сто лет уже не посещала учреждения общепита. Клиника, в которой Инна сгоняла жиры, не была закрытой. Она могла уходить, когда ей вздумается, правда, было необходимо отметиться в журнале дежурной медсестры, а по приходе посетить кабинет лечащего врача, который непонятно уж как, но всегда вычислял преступниц, выходивших на улицу главным образом для того, чтобы съесть что-нибудь запретное. Надо сказать, что Инна никогда не была в их числе. В-четвертых, Володя намного ее моложе, ему года двадцать два, не больше. В-пятых...