«Среди всей компании самый компанейский». «Знаем, ты за друга — в огонь и в воду!». «С характером, смельчага!»
Они наперебой превозносили и нахваливали его, чтобы под разными предлогами выманивать у него деньги, оставленные Ольгой Петровной на хлеб, на молоко.
Толе льстила репутация «самого компанейского парня», «самого бесстрашного друга», которому «море по колено». Дух мальчишеского молодечества, ухарства и озорства все больше овладевал им.
В его классе ребята нечаянно разбили оконное стекло. Пришел директор. Никто не признавался. Все молчали. Толя взял вину на себя.
Кто-то вырезал на парте хулиганскую надпись. Требовали, чтобы виновник сознался. Толя громогласно заявил: «Я вырезал».
Директор несколько раз посылал Ольге Петровне записки, приглашая зайти. Толя записок не передавал: боялся. Не раз приходила классная руководительница, но матери дома не заставала. Когда же Анатолий сильно избил мальчика, ябеду из их класса, руководительница отправилась к Ольге Петровне в госпиталь. Обнаружилось, что Толя не передавал матери записок, что он скрывал полученные двойки…
Ольга Петровна вернулась домой сама не своя.
— Правда ли все это?
— Было дело! Ну и что? Подумаешь!
— Как же так?
— А так, что делал и буду делать!
Ольга Петровна обозвала Толю «неблагодарным, хулиганом, обманщиком». Он грозил уйти из дому. Ольга Петровна разрыдалась, обнимала его, требовала клятв, что это больше не повторится.
— Ну ради отца, сынок, ну обещай быть благородным, как он, честным, никогда-никогда не лгать.
«Учишь не лгать, а сама? — хотел спросить Толя. — Ведь ты же не родная мать… А разве не благородно и не смело брать вину других на себя?» Хотел спросить, но не спросил.
Он насупился, упрямо отворачивался от поцелуев и вот-вот готов был зареветь сам.
— Знаешь что? Начни учиться играть на баяне. Меньше на улице будешь болтаться… Ведь от отца у нас остался баян, сам отец хотел учить тебя, да не пришлось… Хочешь, я найду тебе учителя?
— Найди!
На следующий день Толя вышел во двор притихший, молчаливый. Новоявленные дружки заметили это и встретили его насмешками:
— Неужели поддался на соленую водичку? Слабак! Одно слово — маменькин сынок, Мамона!
О «художествах» Анатолия узнал и дядя Коля, брат отца, штурман дальнего плавания. Он жил в Подмосковье и иногда навещал Ольгу Петровну. Он уговаривал ее держать мальчишку в руках, поблажек не давать, «пожестче драить», а то и до беды недалеко.
Ольга Петровна впервые видела всегда сдержанного моряка таким взволнованным. Она кивала головой, вздыхала: «Если бы отец был жив…», соглашалась, но шли недели и месяцы, а все оставалось по-прежнему. Была она человеком мягким, неспособным на резкость, настойчивость и больше всего боялась, как бы не упрекнули ее в излишней суровости, не напомнили о том, что она мачеха, а не родная мать.
Нашелся учитель — баянист. Мальчик, обладавший отличным слухом, занимался некоторое время с увлечением, а потом снова сорвался. Ольгу Петровну опять вызвали в школу, где был серьезный разговор. Она наконец решила проявить твердость: вечером не пустила Толю на улицу, накричала на него, закрыла дверь комнаты на ключ, в сердцах толкнула к столу — чтобы сейчас же сел готовить уроки.
Мальчик вспылил: ведь сегодня на спортплощадке тренировка по боксу, как же так! В сердцах он впервые бросил Ольге Петровне:
— Чего ты придираешься? Была бы матерью, не издевалась бы надо мной, не тиранила бы. Мачеха!
У Ольги Петровны замерло сердце. Обливаясь слезами, она обнимала сына, а он грубо отталкивал ее, глупо повторяя:
— Не слюнявь! Отстань!
Сколько раз потом он мучительно вспоминал об этом.
С того вечера Ольга Петровна притихла, ни в чем не перечила Толе.