Прежде чем уйти, она поцеловала меня и настойчиво попросила ей позвонить, но я же не дурак. Правильно в Талмуде сказано. Чудо не свершается каждый день.
Думаю, вы знаете, что Кафка в юности мучился от тех же запретов, которые заполнили мою старость. Они преследовали его повсюду. В любви и в литературе тоже. Он жаждал влюбиться и бежал от женщин. Он писал предложение и тут же его зачеркивал. Отто Вайнингер был таким же – гением и сумасшедшим. Я встречался с ним в Вене. Он просто сыпал афоризмами и парадоксами. Одна из его фраз навсегда осталась у меня в памяти: «Клопов создал не Всевышний». Надо знать Вену, чтобы понять это. Но если не Всевышний, то кто создал клопов?
А вот и Бамберг. Вы бы только посмотрели, как он ковыляет на своих коротеньких ножках, ну, прямо труп, не желающий лежать в могиле. А что, неплохая идея – основать клуб для неугомонных трупов? Чего он бродит всю ночь напролет? На что ему сдались кабаре? Врачи приговорили его уже много лет назад, когда мы были еще в Берлине. Однако это не мешало ему просиживать до четырех утра в Романском кафе с проститутками. Один раз актер Гранат объявил, что устраивает вечеринку у себя дома, настоящую оргию, и пригласил Бамберга. Он всех предупредил, чтобы пришли с дамами, а у Бамберга не было ни жены, ни любовницы. Ну, так он заплатил шлюхе, чтобы она сопровождала его. Пришлось ему купить для нее вечернее платье. Все приглашенные были писателями, профессорами, философами и интеллектуальными прихлебателями. И они все поступили, как Бамберг. Наняли проституток. Я там был с одной актрисой из Праги, с которой мы дружили много лет. Вы слышали о Гранате? Дикарь. Коньяк пил, как содовую, и омлет съедал не меньше чем из десяти яиц. Когда гости собрались, он разделся догола и принялся плясать с проститутками, чтобы произвести впечатление на высоколобых. Поначалу интеллектуалы сидели в креслах. Потом они начали обсуждать вопросы секса. Шопенгауэр сказал так… Ницше говорил этак… Тот, кто сам не видел, даже не может вообразить, до чего эти гении бывают несуразные. А посреди вечеринки Бамбергу стало плохо. Он позеленел, как трава, и весь покрылся испариной.
– Жак,– сказал он мне,– это конец. Неплохое местечко я выбрал, а?
У него случились колики, то ли печеночные, то ли почечные. Я вытащил его на улицу и отвез в больницу. Кстати, у вас не найдется для меня один злотый?
– Два.
– Два? Вы ограбили Польский банк?
– Я продал рассказ.
– Поздравляю. Давайте вместе поужинаем. Я приглашаю.
Когда мы ужинали, к нам подошел Бамберг. Это был маленький, тощий, даже истощенный человечек, весь согнутый и с кривыми ногами, но в лаковых туфлях. На пятнистом черепе лежали несколько волосков. Один глаз был больше другого. Красный, выпуклый, он словно испугался самого себя. Бамберг оперся костлявыми ручками на наш стол и прокудахтал:
– Жак, я вчера прочитал «Замок» твоего Кафки. Интересно, очень интересно, но что он хотел сказать? Слишком длинно для грезы. Аллегории должны быть короткими.
Жак Кохн торопливо проглотил кусок.
– Присаживайся,– пригласил он Бамберга.– Мастер никогда не следует общепринятым правилам.
– Есть такие правила, которым даже мастер должен следовать. Нельзя писать роман длиннее, чем «Война и мир». В нем тоже слишком много страниц. Если бы Библия состояла из восемнадцати томов, ее давно забыли бы.
– В Талмуде тридцать шесть томов, а евреи его не забывают.
– Евреи вообще слишком много всего помнят. В этом наша беда. Уже две тысячи лет прошло, как нас вышвырнули со Священной земли, а теперь мы хотим вернуться обратно. Разве это не безумие? Если бы наша литература отражала это безумие, она была бы великой. А наша литература до ужаса разумна. Ладно, хватит об этом.