– Значит, я помогал офицеру вражеской армии, быть может, лазутчику?
– Я оказался в Ла-Рошели лишь с тем, чтобы открыть коменданту глаза на подлинное положение дел.
– Прошу вас объяснить ваши слова, сударь, так как я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
– Я сообщил ему, что Бэкингем погиб и английская помощь не придет. Посмотрите на этих измученных людей. Неужели надо было дать им погибнуть с голоду всем, затягивая осаду?
– В ваших словах бесспорно содержится зерно горькой истины, но…
– Но вы убежденный протестант и гражданин Ла-Рошели, вы ведь это хотите сказать, мэтр Буало?
– Именно так, сударь. А теперь, если у вас больше нет ко мне никаких дел, я намереваюсь пойти домой и отдохнуть.
– Только одно мгновение. Камилла… я хотел сказать – мадемуазель де Бриссар, как я слышал, была вынуждена покинуть город. Не оставила ли она вам каких-либо известий для меня?
– Должен огорчить вас, сударь. Девушке не удалось даже попрощаться со своими друзьями. Видно, новые власти торопились поскорее выгнать вон бывшего градоначальника – вот у них вы и наведите справки о новом местопребывании господина Гитона, сударь.
Яростно крутя усы, д’Артаньян вышел из-под церковных сводов на улицу.
Мимо проезжал капитан гвардейцев его высокопреосвященства г-н де Кавуа в сопровождении двух или трех своих подчиненных и еще нескольких драгун. Завидев мушкетера, он издали приветствовал его со странным выражением своеобразной смеси почтительности и неприязни на лице.
Г-н де Кавуа, несомненно, лучше, чем кто бы то ни было другой во всей армии (за исключением Рошфора, Ла Удиньера и Атоса), знал о миссии д’Артаньяна в Ла-Рошели, связанной с персональным поручением кардинала, и о том, что д’Артаньян выполнил его с честью. Последнее, впрочем, не было объявлено Ришелье во всеуслышание, но г-н де Кавуа резонно полагал, что раз гасконец жив и на свободе, то, следовательно, ему сопутствовал успех.
Отвечая на приветствие капитана гвардейцев его высокопреосвященства, д’Артаньян подумал: «Почему бы мне не прибегнуть к помощи недругов, когда друзья отказываются помочь!» Поэтому он сделал несколько шагов навстречу гвардейцам и, учтиво поклонившись, произнес вполне приветливым тоном:
– Доброе утро, господин де Кавуа. Приветствую вас и ваших спутников.
– Доброе утро, господин д’Артаньян, – отвечал капитан, немного удивленный любезностью мушкетера, обычно не жаловавшего вниманием людей в мундирах кардинальской гвардии.
– Приятно видеть, что наш приход сюда избавляет этих несчастных от мучений, – заметил д’Артаньян, обводя широким жестом улицу вокруг себя.
– Говорят, что вы, господин д’Артаньян, получили от его высокопреосвященства какое-то важное поручение и, рискуя жизнью, выполнили его, чем способствовали скорой капитуляции Ла-Рошели? – спросил г-н де Кавуа, в котором любопытство превозмогло чувство неприязни, адресованной, впрочем, не столько к личности гасконца, сколько к его мушкетерскому плащу.
– Это государственная тайна, но, так как я никогда не питал к вам никаких враждебных чувств, господин де Кавуа, как вы, быть может, думаете, но напротив – всегда относился к вам с уважением, я сделаю для вас исключение и открою ее.
– Нет-нет… если это касается каких-либо планов его высокопреосвященства… – решительно запротестовал капитан.
– Но это дело уже прошлое, поэтому я и доверяюсь вам, – успокоил его мушкетер.
– В таком случае я весь внимание!
– Прикажите все же вашим людям отойти назад. Что дозволено Юпитеру…
В те времена грубая лесть легко достигала цели и манеры были не столь утонченны, как теперь, поэтому капитан гвардейцев счел слова д’Артаньяна вполне уместными, вместо того чтобы заподозрить в них издевку.
Когда его драгуны попятились назад, д’Артаньян взял г-на де Кавуа под локоть и отвел в сторону.