Из нестройных рядов горожан, толпившихся по обеим сторонам, навстречу кортежу вышел худой, небритый человек с несколько осунувшимся лицом, но весело горящими глазами.
– Вас ли я вижу, дорогой друг?! – раздался зычный бас из голубых рядов мушкетеров, сверкающих на солнце серебристыми крестами, вышитыми на их плащах.
Это великан Портос узнал д’Артаньяна.
Вслед за этим послышались еще два восклицания. Атос и Арамис, нарушив стройность рядов, повернули своих коней к вновь обретенному другу.
– Подведите коня господину д’Артаньяну! – раздался голос де Тревиля.
Серый жеребец был подхвачен под уздцы и немедленно предоставлен в распоряжение лейтенанта мушкетеров.
Д’Артаньян забыл про усталость. Он сел на коня и присоединился к друзьям.
– Что там такое? – спросил король, поворачиваясь к кардиналу.
– Это мушкетеры вашего величества приветствуют своего лейтенанта, которого уже никто и не думал увидеть живым, – отвечал кардинал.
– Лейтенанта? Постойте, постойте… Напомните-ка мне его имя, Тревиль, – сказал Людовик.
– Шевалье д’Артаньян, ваше величество, – учтиво отвечал подъехавший к королю в нужный момент г-н де Тревиль.
– Ах, ну конечно! Все тот же храбрец из Гаскони, – весело рассмеялся король. – Ну, этот так просто не пропадет! Не правда ли, господин кардинал?
– Совершенная правда, ваше величество, – отвечал Ришелье. – У вашего величества прекрасная гвардия, а лейтенант ее – под стать ее капитану.
Король милостиво обошелся с жителями побежденной Ла-Рошели. Им была дарована свобода вероисповедания и оставлена их собственность. Однако они лишились своих привилегий, сухопутные укрепления их были срыты, церкви и все принадлежащие им угодья возвращены католическому духовенству. Нантский эдикт остался во всей своей силе, за исключением, однако, того, что давало гугенотам возможность образовать свое государство в государстве: они лишились неприкосновенности своих городов.
После окончания церемонии д’Артаньян поспешил к своим друзьям.
– Наконец-то я вижу вас наяву, а не в своих грезах, которым я предавался, ожидая повешения, друзья мои, – сказал он, поочередно заключая их в свои объятия.
– Осторожнее, Портос! Не задушите д’Артаньяна – я не хочу терять его, едва обретя вновь, – улыбаясь, заметил Арамис.
Атос ничего не говорил. Он с отцовской нежностью смотрел на д’Артаньяна, и на губах его впервые за долгое время играла улыбка.
– Д’Артаньян, расскажи нам наконец о том, что с тобой стряслось, – попросил Портос.
– Ах, друзья мои. В первый раз меня спасла от веревки добрая фея, а во второй – старый сатир. Впрочем, это не так. Вольно или невольно, меня спас капитан фелуки, потихоньку улизнув из Ла-Рошели темной ночью.
– Не томите нас, друг мой, – сказал Атос.
И д’Артаньян поведал трем мушкетерам свою историю.
– Это очень романтично, – проговорил Арамис, глядя на него своими красивыми глазами. – На вашем месте я поскорее бы разыскал эту девушку.
– Это чертовски досадно! Досадно, что она – крестница коменданта. Иначе я мигом бы вызвал его на дуэль за нанесенное оскорбление. Отправить лейтенанта королевских мушкетеров на виселицу дважды за двое суток – это, черт побери, слишком! – воскликнул Портос.
– Это все в прошлом, – сказал Атос. – Главное – мы снова вместе. Во всей этой истории меня огорчает только одна малость – отсутствие Гримо, я привык к нему.
– Вы правы, Атос. В конце концов без Гримо мой побег был бы невозможен. Но ни о нем, ни о Планше пока нет никаких известий. Я думаю, они уплыли на той фелуке.
– По своей воле они вряд ли бы поступили так, – заметил Атос.
– Что ж, пока придется обойтись Базеном и Мушкетоном, – сказал Арамис. – Мы с Портосом с удовольствием поделимся нашими лакеями. Теперь кампания завершена, и, следовательно, недолго ждать возвращения. А когда мы будем в Париже, вы найдете себе новых слуг.