– По мне, так о возвращении в лагерь не может быть и речи, – улыбаясь, сказал капитан, попыхивая своей глиняной трубкой.
– Вот как?! Значит, снова наши желания трогательно совпадают?!
– Именно так, старый ты кашалот, – отвечал капитан, слегка ткнув своего помощника локтем в бок.
– И давно ты решил покинуть его высокопреосвященство при случае?
– Одна штука повлияла на мое решение.
– Какая же?
– Ты помнишь наше отплытие?
– Еще бы. Мы отправлялись прямо в пасть голодному волку. Ларошельцы, бедняги, ведь и впрямь напоминают этого зверя.
– Не то. Помнишь того мушкетера, который догнал нашего пассажира со своим слугой?
– С этим неразговорчивым парнем? Помню, еще бы.
– Этого человека зовут Атос. Говорят, что он скрывает под этим прозвищем какое-то знатное имя.
– По виду он точно благородный вельможа.
– Так вот, если помнишь, этот вельможа отвел меня в сторону и положил мне в руку изрядный кошелек с золотом. А потом сказал…
– Что же ты молчишь? Продолжай.
– Вот что он сказал мне – слово в слово: «Вы, – сказал он, – возьмете на борт моего слугу, и он будет неотступно сопровождать вас. Если вы не тот, за кого себя выдаете, и попытаетесь причинить господину д’Артаньяну хоть малейший вред, сделаете малейшую попытку выдать его, мой слуга убьет вас на месте – посмотрите на него внимательно, и вы поймете, что я говорю правду. Если все же судьбе будет угодно помешать моему слуге в этом деле и с господином д’Артаньяном что-нибудь случится, а вы вернетесь из вражеского лагеря невредимым, я даю вам слово дворянина, что убью вас собственноручно, как только разыщу. Бог мне свидетель. Это все, что я хотел сообщить вам». С этими словами он повернулся ко мне спиной и больше ни разу даже не посмотрел на меня.
– И из-за этого человека ты опасаешься возвращаться в лагерь? Ты, который, не дрогнув, шел на пушки испанцев в бухте Маракайбо?!
– Ах, Александр, друг мой. Я умею разбираться в людях. Это не было угрозой. Пойми, он не угрожал мне. Он говорил это спокойно и безо всякой враждебности, но я понял, что он это сделает. Гасконец в плену. Наверное, его казнят. Я не хочу появляться в лагере.
– Ну что же, Якоб. Никто не знает тебя так, как знаю я. А я знаю, что ты – не робкого десятка. Раз ты так говоришь, значит, у тебя есть на то основания. Я тоже кое-что слышал про этого Атоса. Рассказывали, что он предложил на пари с тремя друзьями продержаться час на бастионе Сен-Жерве.
– И выиграл?
– Да. Еще и сумел пообедать под пулями атакующих ларошельцев. Говорили также, что он и несколько мушкетеров Тревиля устроили суд над одной женщиной, которая была доверенным лицом кардинала, вынесли ей смертный приговор, привели палача, и он привел приговор в исполнение. Если это правда, а они до сих пор не в Бастилии, значит, они и впрямь заговоренные.
– Вот видишь! Поэтому – плывем в Остенде.
– Но у нас не хватит пресной воды!
– Черт возьми, это верно! Но на французский берег высаживаться я не хочу. У кардинала везде свои люди.
– Тогда идем в Сантандер, это ближе. Идем к испанцам.
– Хоть к туркам! Главное – мы сами себе хозяева.
– Ты кругом прав, Якоб. Именно этого чувства я не испытал со времени наших приключений в Карибском море.
– А этот хмурый парень, Гримо, сошел на берег и не вернулся, – бодро добавил капитан, попыхивая своей трубкой.
– Э-э…
– Что такое?
– Я… э-э…
– Тысяча чертей и норд-вест в придачу! Да в чем дело?!
– Я только хотел сказать, что твой будущий убийца находится за твоей спиной, но…
– Где?! – взревел капитан, резко оборачиваясь и, видимо, готовясь к рукопашной.
– …но, кажется, он вовсе не собирается покуситься на твою жизнь, судя по его мирной физиономии, – закончил г-н Эвелин.