В кромешной темноте их прибытие в Ла-Рошель казалось еще более шумным, чем было в действительности. Один из матросов вывихнул руку во время неудачного падения, однако д’Артаньян остался цел и невредим, так как, по совету капитана, предусмотрительно заперся в своей каюте и улегся в койку.
Ночь озарилась красными отсветами факелов. На причале послышались грубоватые голоса стражников:
– Кто вы такие? Откуда вы взялись, черт побери! Что за судно?!
На борту затопали солдатские ботфорты. Матросы экипажа молчаливо сгрудились на палубе. Выбрался из своего укрытия и д’Артаньян.
Послышалась неторопливая речь капитана. Он, сильно коверкая слова, отвечал командиру береговой стражи.
– Что на борту? – отрывисто спросил офицер.
– Мы рыбаки, сударь. Рыба, чему же еще быть на борту, но улов незначительный из-за погоды.
– Осмотреть корабль, – распорядился офицер.
При этом от д’Артаньяна не укрылось то оживленное выражение, которое появилось при слове «рыба» на лицах стражников. Голодный блеск в глазах ларошельцев вполне красноречиво свидетельствовал о незавидном положении осажденных.
– Кто это? На борту есть пассажиры? – так же отрывисто спросил офицер, заметив д’Артаньяна, выступившего из тени.
– Да, сударь. В Портсмуте мы взяли на борт одного гасконского дворянина со своим слугой. Я подрядился доставить его в Биарриц, – был ответ капитана.
Гримо же в это время стоял за спиной фламандца, сжимая в руке кинжал.
– Эй, кто-нибудь, свет сюда! – приказал офицер. – Это вы и есть тот самый гасконский дворянин, сударь?
– Да, господин офицер, это я и есть, – ответил д’Артаньян с легким поклоном.
– В таком случае не назовете ли вы свое имя, шевалье?
– Меня зовут Шарль де Кастельмор, сударь.
– Вы должны понимать, господин де Кастельмор, что идет война, как вы видите, поэтому никакие меры предосторожности не кажутся нам излишними. Я надеюсь, что вы не станете возражать, если я провожу вас к коменданту города и он задаст вам несколько вопросов.
– Я наслышан о тяготах осады, шевалье. Мне пришлось о ней узнать много всяких разноречивых слухов во время моего пребывания в Англии, так что я ничего не имею против вашего предложения. Скажу больше, – продолжал д’Артаньян, – не далее чем час назад я сам имел повод убедиться в том, что идет война, – нас обстреляли королевские корабли.
– В таком случае позвольте проводить вас, сударь, – произнес офицер вежливым, но твердым тоном, слегка посторонившись, чтобы пропустить д’Артаньяна вперед. – Вам тоже придется отправиться с нами, капитан, – добавил он, делая знак сопровождавшим его солдатам с факелами в руках.
Шагая по гулким, пустынным улицам ночной Ла-Рошели, продуваемым сырым ветром с Атлантического океана, под бдительным оком сопровождавшего конвоя, д’Артаньян в сотый раз задавал себе один и тот же мучивший его вопрос: мог ли он каким-либо образом уклониться от выполнения приказа его высокопреосвященства?
Чувствуя, что остатки приятного возбуждения, вызванного совокупным действием рейнского и забавной беседы с помощником капитана, улетучиваются с быстротой скаковой лошади, д’Артаньян утешал себя тем, что является офицером сражающейся армии, а следовательно, обязан был исполнить любой приказ его высокопреосвященства. Вспомнив слова Атоса, д’Артаньян попытался представить себе подлинную подоплеку приказа Ришелье и, поразмыслив над этим вопросом, пришел к выводу, что в настоящее время делать этого не следует.
Они миновали пустынную площадь с возвышавшейся посреди нее виселицей, на которой покачивались на ветру тела трех-четырех смутьянов или лазутчиков. Зрелище было не из самых веселых, и наш мушкетер непроизвольно вздрогнул, проходя мимо.