– Не стоит расстраиваться: и у великих полководцев бывают промахи. Говорят, что во время войн за веру Ларошфуко атаковал капустные грядки, приняв их за вражеские головы. С тех пор его звали Капустоненавистником!
Гасконец, волею судеб оказавшийся в самой свалке, еле успевал отбивать клинки. Однако молодой человек был натурой незаурядной и быстро приспособился к особенностям кавалерийской сшибки. Ему удалось выбраться из гущи размахивающих палашами и саблями всадников без единой царапины. Сам же он выбил из седла двоих или троих испанцев.
Однако стоило ему очутиться в стороне, как на него обратили внимание. Очевидно, испанцы приняли его за командира отряда или курьера с важным донесением, охранять которого отрядили целый эскадрон рейтаров. Д’Артаньян резко выделялся своей одеждой и экипировкой, и именно это ввело испанцев в заблуждение.
С нескольких сторон к нему разом устремились всадники, размахивающие саблями. Д’Артаньян дал шпоры лошади, и та, совершив прыжок в сторону, понеслась прочь, унося своего хозяина от погони.
Ветер свистел в ушах, позади горланили испанцы, а д’Артаньян молил небо, чтобы серая кобыла не угодила копытом в норку суслика или какую-нибудь другую незаметную для глаза ямку. Д’Артаньян еще сильнее пришпорил лошадь, заставив ее преодолеть насыпь, и устремился туда, где, по его понятию, могли находиться бивуаки французской армии. Обернувшись, он увидел, как шестеро всадников один за другим перемахнули через насыпь и поскакали за ним.
Под мушкетером была отличная лошадь, но она была под седлом весь день, кони испанцев выглядели явно свежее. Перед ними расстилалась равнина, кое-где вздыбленная грядами холмов. Восточнее зоркий глаз гасконца разглядел какое-то селение. По-видимому, оно не слишком пострадало во время военных действий – во всяком случае, над многими домами поднимался дым. Это был дым мирной, оседлой жизни – дым из печных труб, а не дым пожарищ. Д’Артаньян решил скакать туда, ведь там могли квартировать соотечественники.
Испанцы растянулись гуськом – те, чьи кони оказались свежее или резвее, скакали впереди – ближе к нему. Д’Артаньян решил применить прием, который принес ему успех на дороге из Тура в Блуа. Однако он выжидал момент, чтобы расстояние между всадником, возглавляющим погоню, и следующим за ним, увеличилось еще больше. В противном случае маневр представлял смертельную опасность.
Передний кавалерист вырывался вперед с каждым посылом и наконец приблизился настолько, что мушкетер решил: настала пора действовать.
Д’Артаньян резко осадил кобылу, отчего она встала на дыбы, развернулся и, тщательно прицелившись, спустил курок. Он не испытывал ни малейшей ненависти к испанцу, приближавшемуся к нему бешеным аллюром. Просто этот человек представлял собой угрозу для его, д’Артаньяна, существования на этой земле, и наш мушкетер не намерен был это существование прекращать.
Выстрел прогремел, но испанец продолжал скакать навстречу, пуля пролетела мимо. Преследователи ответили нестройными криками, но они не могли стрелять, опасаясь попасть в своего товарища. Отшвырнув разряженный пистолет, д’Артаньян выхватил второй.
На этот раз он не промахнулся. Испанец взмахнул руками, выронил саблю и припал к шее своего коня. Шагов через полсотни он соскользнул с седла и упал на землю.
Мушкетер дал шпоры лошади, и смертельная гонка продолжилась. Через несколько мгновений д’Артаньян услышал, как испанцы за его спиной разразились проклятиями – они подскакали к упавшему товарищу. Однако никто не слез с седла, чтобы помочь тяжелораненому, – азарт преследования оказался сильнее.