На войне, как на войне – это ваша французская поговорка, а в Карибском море война всех против всех идет постоянно. Правда, при этом ухитряются и торговать друг с другом.
– Сударь, – перебил словоохотливого капитана д’Артаньян. – Я вижу, что вино из погребка нашего хозяина уже оказало некоторое действие и на меня, и на вас, что же касается полковника, то он прикончил поросенка и, как видите, давно спит сном праведника. И вот в то время, как вам пришла охота поговорить, я сгораю от нетерпения узнать – что же сталось с моим слугой по имени Планше.
– Но ведь я и рассказываю вам обо всем но порядку, – с чисто фламандской методичностью отвечал капитан. – После четырех-пяти стаканчиков приятно раскурить трубку и побеседовать в тепле, разве не так?
– Совершенно верно, однако в беседе принимаете участие только вы, капитан. Где теперь Планше? Он жив, надеюсь?
– Вот этого я вам точно сказать не могу.
– Вот как? Отчего же?
– Потому что не знаю наверное.
– Что же с ним случилось?
– Но вы же сами не даете мне рассказать…
– Знаете, мне, кажется, пришла в голову удачная мысль!
– Какая же?
– Что, если вы поступите против правил и начнете свой рассказ… с конца?!
– С конца?!
– Вот именно!
– Но вы же ничего тогда не поймете!
– Это не беда, зато я узнаю что-нибудь о Планше.
– Сударь, я… э-э… немного выпил. Возможно, до меня не совсем доходит смысл ваших слов…
– Уверяю вас, любезный капитан Ван Вейде, что вы совершенно правильно меня поняли. Попробуйте-ка начать рассказывать с самого конца.
– Ну, будь по-вашему.
– Отлично. Итак?..
– Итак, они забрались в каноэ и улизнули под шумок.
– Кто забрался в каноэ? Кто улизнул под шумок?
– Да эти два парня – ваши Планше и Гримо, разумеется!
– С какой же стати им понадобилось забираться в каноэ?
Капитан, опорожнивший тем временем еще один-два стакана, помедлил с ответом. Д’Артаньян заметил, что, чем больше веселящей влаги поглощал фламандец, тем неторопливее становились его движения и речь.
– Каноэ, сударь, это лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева, но плавает не хуже шлюпки… – флегматично проговорил капитан после минутного размышления.
– Прекрасно. Значит, они не могли утонуть? – продолжал д’Артаньян.
– Вряд ли. Если только пули не наделали в нем дырок.
– Пули? В них стреляли?!
– Еще как.
– Испанцы?
– О каких испанцах вы тут толкуете, сударь? – сказал капитан, выпуская очередной клуб дыма. – Всех испанцев мы к тому времени давно разогнали. Они попрятались в Санто-Доминго, а некоторые, наверное, бежали до самого Сантьяго-де-лос… лос-Кабальерос, будь я неладен.
– Тогда кто же дырявил пулями каноэ Планше и Гримо?
– Странный вопрос, сударь. Мы, конечно, – кто же еще!
– Вы?
– Ну да, экипаж «Веселого Рока», охотники и прочие бродяги – все, кто был в лагере!
– Черт побери!
– Ну да!
– За что же вы хотели пристрелить их?!
– Знаете, сударь… Если бы вам вместо пальмового вина подлили в этот стакан сок ядовитого дерева манцилин… вы бы тоже… тоже пальнули в их проклятое каноэ вон из тех пистолетов, что торчат у вас за поясом.
– Черт возьми! Я вижу, что выслушивать истории с конца не такое уж легкое дело!
– Положительно на вас не угодишь, господин мушкетер.
– Положительно от вас ничего не добьешься, господин капитан.
– Да нет же, я ведь ясно говорю вам, что, когда мы отбили испанцев, эти два парня оставались с нами. И вот, когда им пришлось стряпать обед, а этим занимались все по очереди, эти самозванные повара перепутали картофель и маниоку с совершенно несъедобными кайемитами, которые и едят только свиньи, а в пальмовое вино вылили целый кувшин сока манцилиновых плодов. Половина колонии чуть не погибла, а сам я три дня после этого почти ничего не видел – только это и спасло ваших лакеев.