Бутылка с коньяком была наполовину пуста, и ему показалось, что к рюмке не притронулись, а пили прямо из горлышка. На том же подносе валялись раздавленные, еще тлевшие окурки со следами губной помады, и дымок от них поднимался к висевшей на проволоке электрической лампочке.
Почему ему показалось, что этот номер беднее и менее ухожен, чем его комната? Пол был выложен такими же темно-красными плитками, стены так же выбелены известкой, такое же окно с коротенькой занавеской из цветастого кретона.
Железная кровать была черная, покрывало белое, а оба чемодана Корины, закрытые, стояли в углу. Свою мокрую шляпу она швырнула в другой угол, может, даже в бешенстве топтала ее ногами?
Все это он успел разглядеть за одну минуту, так же как и маленькое распятие и цветную репродукцию "Вечернего звона" Милле. Здесь было теплее, чем у него в комнате, и это ему не просто показалось, он понял потом - дымовая труба, которая шла с первого этажа наверх через комнату, была очень горячая.
- И это все, что ты можешь мне сказать! - злобно произнесла Корина, когда она закрыла дверь и увидела, что он стоит посреди комнаты.
Она подошла к своим чемоданам и хотела их открыть, но тут же вернулась за ключом, оставшимся у нее в сумочке.
- Я полагаю, тебе уже все рассказали?
Из чемодана в беспорядке вывалились белье и платье; она вытащила оттуда ночную рубашку, халат, голубые домашние туфли. Не переставая говорить, она сняла через голову черное платье и осталась в розовой комбинации.
- Что именно тебе сказали? Они об этом говорили здесь, внизу?
Он знал, что, прежде чем надеть ночную рубашку, она останется голой, и отвернулся.
- Во всяком случае, по-моему, я ей что-то сломала, этой Мадлене! Ее зовут Мадлена... А знаешь, как эта толе гая жаба заставляет себя называть дома, требует от мужа, чтобы он так называл ее? Очень просто: Шушу... Я назвала ее Шушу, можешь не сомневаться, и я ей сказала, что от нее так воняет, что Фабьен не может спать с ней в одной постели, а горничная каждое утро зажимает нос, когда входит в комнату подать ей первый завтрак...
Он повернулся слишком рано. Она еще натягивала ночную рубашку, которая прилипала к ее широким бедрам, и это совсем испортило ему настроение.
- Можешь сесть. Меня раздражает, что ты стоишь посреди комнаты.
В комнате было только одно кресло, покрытое красным репсом, и он сел в него напротив кровати, куда наконец скользнула его сестра и теперь расправляла под собой перину и зажигала новую сигарету.
Наступило молчание. Уже потом он вспомнил о паузе, показавшейся ему слишком долгой, во время которой они наблюдали друг за другом, причем не украдкой, а почти в упор. Только тогда он заметил, что брови сестры, если бы она их не выщипывала, были бы очень широкими и срастались бы на лбу, у основания носа.
Ожидание становилось невыносимым, и он прошептал:
- Что ты собираешься делать?
- Уж не думаешь ли ты, что я уступлю ей место?
- Что касается места, то я потерял свое.
- Из-за меня?
Он кивнул, а она проворчала:
- Вот шлюха!
- Послушай, Корина...
- Послушай, Ален, если ты пришел читать мне мораль, я сразу же предупреждаю тебя, что ты зря теряешь время. Я знаю, ты всегда был немного наивен, но сейчас не стоит разыгрывать невинность. Эту шлюху я ненавижу, понимаешь?.. И поскольку одна из нас двух должна уступить, то уступит она.