Отказала ли она мужу, когда он попросил ее продать драгоценности, чтобы они могли продержаться еще несколько недель? Взял ли их Эжен Малу? Теперь она утверждала, что взял, что у нее ничего не осталось. Но у Алена вдруг возникли сомнения.
Распорядитель церемонии выстроил всю семью в ряд за погребальной колесницей, и, подождав еще минуту, процессия двинулась по направлению к кладбищу, потому что Эжен Малу, как самоубийца, не имел права на внесение его тела в церковь.
Они шли медленно, останавливаясь, чтобы пропустить трамвай, потом процессии вдруг приходилось идти быстрее, и тогда промежуток между рядами увеличивался, а кортеж становился длиннее. Эдгар обернулся.
- Пришло все-таки много народу, - с удовлетворением заметил он, - некоторых я и не ожидал увидеть.
Сначала шли мужчины, потом женщины, а в конце какие-то люди, которых никто не знал даже с виду. Франсуа Фукре скромно вышел из семейного ряда и шагал вместе с рабочими и поставщиками, ни с кем не разговаривая.
Так они шли в течение получаса по все менее оживленным улицам. Когда проходили мимо того места, где жил Эдгар, он повернулся, чтобы увидеть свой дом, на который всегда смотрел с удовлетворением. Потом появились вывески торговцев надгробными плитами и венками - кладбище уже было близко.
Большие аллеи были посыпаны гравием, но даже там пришлось месить ногами мокрую глину. В одном месте дорогу преграждала лужа, и некоторые, разбежавшись, прыгнули через нее, другие предпочли пройти по могилам. Наконец подошли к свежевырытой яме. Люди жались друг к другу. Гроб опустили, вытащили веревку. Эдгар плакал. Жюль Доримон сморкался. У Алена глаза были сухие, но он казался бледнее всех остальных. Он посмотрел на Фукре, а тот подошел, незаметно пожал ему руку и вполголоса, украдкой спросил:
- Вы ведь уезжаете, правда?
Ален отрицательно покачал головой. Он хотел остаться в городе. Ему казалось, что уехать, как другие, было бы чем-то вроде предательства. Ему ведь надо узнать еще столько подробностей!
Хотя никто не говорил ему, что это надо сделать, он схватил первые попавшиеся цветы, бросил их в могилу, потом резко высвободился из толпы и ушел. Фукре догнал его. Брат недовольно посмотрел на Алена: ведь он нарушил традиционный порядок, по которому должны происходить похороны.
- Не знаю, подумали ли вы о том, что я вам сказал, господин Ален.
Было холодно. Ален ощутил какое-то раздражение в ноздрях, предвещавшее простуду.
- Я случайно узнал еще кое-что. Я только что говорил с Габриэлем, официантом из "Кафе де Пари"... Так вот, в тот день, отпустив свою машину, ваш отец зашел к ним в кафе, чтобы поговорить по телефону. Обычно номер набирал ему Габриэль, но на этот раз ваш отец не захотел. Он вышел из кафе в начале четвертого и пошел пешком, а несчастье случилось после четырех...
В три часа Эжен Малу в последний раз воспользовался своей машиной. И он это знал: в этот самый день ее должны были забрать. Ее конфисковали, как и все остальное, а шофер Арсен был уже уволен.
Они выходили с кладбища. За ними шли группы людей, очень громко разговаривая о своих делах. Некоторые заходили в маленькое кафе с запотевшими окнами, где, вероятно, было тепло и где, конечно, пахло старым вином.
- Вы не хотите сесть в трамвай, господин Ален? Они немного подождали, и в эту минуту рыжий Петере подошел к своему приятелю.
- Товарищи поручили мне извиниться перед тобой, - сказал он. - Всем вместе невозможно было уйти из класса. Мы еще увидимся, правда? Ты ведь не уезжаешь?
К ним подошли остальные члены семьи, и все они сели в трамвай, где гулял ледяной сквозняк.