– Значит, если я скажу тебе, чтобы ты подошел к Одноглазому и выстрелил из револьвера ему по ногам, ты это сделаешь?
– Да, господин Мегрэт. Но для этого дайте мне револьвер. Я очень беден и…
– Теперь предположим, что я попрошу тебя подойти к Бородачу или к Одноглазому и сказать, что тебе известно о том, что полиция вскоре придет их арестовывать…
– Согласен, господин Мегрэт. Я дождусь, когда Одноглазый выйдет на улицу, и передам ему сообщение.
Комиссар не отводил тяжелого взгляда от тщедушного поляка, которого это не раздражало и не беспокоило.
Мегрэ редко приходилось видеть в человеке столько уверенности и столько спокойствия. Он чувствовал себя в своей тарелке и на террасе кафе на улице Сент Антуан, и в здании уголовной полиции.
– Ты не знаком ни с тем, ни с другим?
– Нет, господин Мегрэт.
– Ладно! Я дам тебе задание. Тем хуже для тебя, если возникнет скандал.
На этот раз Мегрэ полуприкрыл веки, чтобы не выдать напряжения во взгляде.
– Сейчас мы вместе отправимся на улицу Сент Антуан. Я подожду тебя снаружи. Ты поднимешься в комнату, улучив момент, когда женщина будет одна. Скажешь ей, что ты ее земляк и случайно узнал, что сегодня ночью полиция совершит проверку в гостинице…
Озеп молчал.
– Ты понял?
– Да.
– Договорились?
– Я хочу кое в чем вам признаться, господин Мегрэт.
– Ты сдрейфил?
– Я не то чтобы «сдрейфил», как вы говорите, нет!
Просто мне хотелось бы уладить это дело по другому… Вы, наверное, думаете, что я человек очень смелый… Так это называется?.. Так вот, с женщинами я робок… А женщины, они умные, гораздо умнее мужчин… Значит, она заметит, что я вру… А поскольку я буду знать, что она догадывается, что я вру, то я покраснею… А когда я покраснею…
Мегрэ не шевелился, давая Озепу возможность запутываться в объяснении, столь многословном, сколь и нелепом.
– Я предпочитаю иметь дело с мужчинами… С Бородачом, если хотите, или с тем, которого вы называете Одноглазым, или с кем угодно еще…
Возможно, потому, что косые лучи солнца, проникавшие в кабинет, падали прямо на лицо Мегрэ, он, казалось, дремал, как человек, проводящий в кресле сиесту после очень обильного обеда.
– Это же ровным счетом одно и то же, господин Мегрэт…
Но господин Мегрэт не отвечал, и единственным признаком жизни, который он подавал, была тонкая струйка голубого дыма, вьющаяся над его трубкой.
– Я в отчаянии. Вы можете спрашивать меня о чем угодно, но вы спросили как раз то единственное…
– Заткнись!
– Что вы сказали?
– Я сказал: «Заткнись!» У нас это значит, что ты можешь замолчать… Где ты познакомился с этой женщиной – Ольгой Церевски?
– Я?
– Отвечай!
– Я не понимаю, о чем вы говорите…
– Отвечай!
– Я не знаком с этой женщиной… Если бы я ее знал, то сказал бы вам… Я бывший офицер польской армии, и если бы я не имел несчастья…
– Где ты с ней познакомился?
– Клянусь вам, господин Мегрэт, прахом моей бедной матери и моего бедного отца…
– Где ты с ней познакомился?
– Не понимаю, почему вы на меня так обозлились!
Вы мне грубите! Мне, который пришел предложить вам свои услуги, чтобы уберечь от гибели французов…
– Пой, соловушка!
– Что вы сказали?
– Пой, соловушка! У нас это значит «ври дальше, это никого не волнует»…
– Попросите меня о чем угодно…
– Я это и делаю!
– Попросите о чем нибудь другом – броситься на рельсы метро, выпрыгнуть из окна…
– Я прошу тебя пойти к этой женщине и сказать ей, что этой ночью мы придем арестовывать банду…
– Вы настаиваете на этом?
– Ты волен согласиться или отказаться!
– А если я откажусь?
– Тогда ты сгинешь отсюда!
– Почему сгину?
Так у нас говорят… В общем, ты постараешься больше никогда не попадаться мне на глаза…
– Вы будете арестовывать банду этой ночью?
– Вероятно.