38 альта (выходной).
Продолжаю восстанавливать события. Сейчас уже нет времени писать подробно. Модест оказался восстановлен кистью художника, хотя весь замысел принадлежал Клэр. Она заказала портрет, Джон, простофиля, выполнил, а мы оживили всех оптом. Просмотрели. На это и был расчет. Нарисован, подлец, мастерски, и такой же вредный. Взять бы растворитель да стереть его долой! Но сдержался, надо экономить. Должны быть и другие способы, не может живописец-романтик не усилить какую-нибудь слабость натуры. Выхожу перед ними и громовым голосом:
— Смир-рна!
Мерзавец выкатил глаза и столбом стоит. Лира — как подкошенная.
— Кру-гом! — выполнил и это с блеском.
— Шагом — арш! — Чудо случилось — зомби, выкидывая ноги, ринулся в болото. Исчез в зарослях, слышно только чавканье сапог и треск стеблей: Раз-два! Раз-два!
Обитатели сообразили, что кумир у них уплывает, и двинулись было на меня. Между прочим, у них там сабли имелись и копье, одно на всех. Делать нечего, достал флакон и побрызгал растворителем на одного, особо назойливого. Симпатичный парнишка, вроде вешалки, а на ней халат дырявый. Зашипел парнишка, по хламиде разводы акварельные пошли. Увидали храбрецы действие эликсира и отступились. Они же нарисованные, им пятновыводитель страшнее пожара.
Пленницу переправил в шлюпку. Остается два часа, надо проверить Думку — детище родное. Тут навстречу обитатель, здоровый, как цеппелин. Брюхо вскрыто и полно икры. Нанял его. Цеппелин еще ничего не знает и за флягу синюхи готов куда угодно. Сговорились и поехали. Оказывается, самозваный дирижабль летать не может, а скачет как лягушка. Вцепился в холку и терплю. Так наше путешествие вдвое больше продлится, а времени вовсе не осталось. Добрались до гор. Знакомые места, на снегу — следы дромадеров. Будка караульщика. Верный Адриян сидит с ружьем между колен и смотрит, как у замка возится фигура. В пальцах жужжат напильники. На снегу коробка «Большого набора». Вот оно! Между прочим, сам виноват, не сказал часовому, что надо не только следить, но и не пускать тех, кто без ключа. Подхожу к взломщику и не хуже старика, по инструкции:
— Руки вверх! Ни с места!
Оборачивается — Ида! Я остолбенел, а она мне с ходу такое выкладывает, что писать неловко. Я, мол, давно только о тебе и думаю, и зачем тебе Лирка, цаца разэтакая! Я, разумеется, остаюсь тверд и верен Лире, но бдительность на мгновение потерял. А она — зубилом! Все же успел среагировать, провожу харимадзе и сразу же шикагава. Готова. Хрипит. Зря я так резко.
— Прощайте, Ида. Вы проиграли. Не надейтесь на помощь, ваш сообщник шагает сейчас в противоположном направлении по непроходимым трясинам и появится здесь, обогнув Гекубу, через 1450 дней.
Забираю инструмент, объясняю сторожу его обязанности. Адриян кивает головой, вскидывает стволы и лупит в воздух. Раскалывается слух. Трещит снежный наст, и оползень уносит Иду Клэр в долину. Вместе с ней исчезает и драгоценное личное дело. Как бы я хотел когда-нибудь прочесть этот документ! Кстати, зачем он Иде? Эхо достигает отдаленных пределов и пугает милую Лиру. Цеппелин, перебирая лапками, карабкается ко мне, мы отправляемся в обратный путь. Только бы успеть! Через семнадцать минут…»
На этом обрываются записки Стойко П. Бруча, хранящиеся в Массачусетском филиале музея. Мемуары же, написанные семьдесят три года спустя, изобилуют подробностями, которые заставляют усомниться в их подлинности.
* * *Оставалось сорок пять секунд до «Белой клавиши». Постаревший, седой Крыжовский стоял у пульта. Одинокий, страшный, раздавленный. Оставалось сорок секунд. Не выполнить приказа, полученного по спецсвязи, нельзя, значит, двух членов экипажа придется бросить на чужой враждебной планете.
И ничего нельзя поделать. Капитан обязан быть на борту, ведь, кроме него, на астроплане находятся женщина и ребенок. А какой был план! Оставить за себя Стойко, пусть занимался бы делом, проверял бы по описи, не пропало ли еще что-нибудь, а самому отправиться в путь. Сначала поисковые команды: к Иде, к Каркасу и в камыши. Потом отпочковать капсулу — и вперед, как в молодости! Но пока капитан программировал задания разыскателям, Стойко, валявшийся в истерике и тихо икавший: «107, 108, 110…» — вдруг очнулся и удрал со звездохода.
Обиднее всего, что план был верен. Один из отрядов обнаружил Лирин след в Логове разноцветных монстров, но затем сбился, направившись по неведомо кем проложенной в гуще камышей просеке. Крыжовский лишь застонал, услышав, что ищей движется по следам сапог армейского образца. Болван Стойко, захотелось сопляку отличиться, и вот результат! Выговор ему! Поздно… Не поможет выговор.
С белой клавиши снят чехол, она ожидает уверенного капитанского нажима. Тридцать секунд. Литте, дежурящий возле люка, вскрикивает. Раздаются шаги.
— Дин Максимилианович, разрешите доложить, штурман Офирель возвращена на борт вверенного вам судна! — Капитан слышит знакомый юный голос Стойко. Ощущает знакомый аромат Лириных духов, и краска возвращается его лицу и кудрям. Остается пять секунд… 4… 3… 2… В своей каюте полузасохшее существо в плетеной корзине из собственных ветвей.
— Все в порядке, друг! Хеппи-энд!
Одна секунда.
— А знаете, капитан, с корабля был похищен набор инструментов. Он возвращен на место.
— Стойко, мальчик, нужно ли говорить о таких пустяках? Потом проверим по описи в алфавитном порядке.
Старт!
* * *Существует в технике тенденция к увеличению количества деталей в механизме по мере его развития. И если первое транспортное средство — каток, подложенный под тушу мамонта, состоял всего из одной детали — бревна, то уже в двускатной телеге, весьма совершенном для своего времени агрегате, тряслось и скрипело более полусотни частей. Что же, в таком случае, говорить о современном галактоплане, каковым является «Конан Дойл»? Пока сигнал, ползущий со скоростью света, обежит все его закоулки, пройдет не меньше получаса. Именно эти полчаса были теперь в распоряжении звездонавтов. Зазвенели звонки, замигало грозное табло: «Не курить! Пристегнуть ремни!», но траулер не сдвинулся с места, парадный люк был широко распахнут.
— Литте, — позвал капитан. — Скорее заходи. Старт объявлен.
Но Литте, вместо того чтобы поспешить на командирский зов, присел на обломок известняка, густо испещренный контурами окаменелых трилобитов, и задумчиво сказал:
— Извините, дядя Дин, но мне никак нельзя улетать с вами.
— Ты ошибаешься! — закричала Ангам Жиа-хп. — Неужели мы не сможем обеспечить тебя энергией? Дин Максимилианович давно занес тебя в списки команды.
— Как вы не понимаете, — воскликнул паж, — я не могу улететь с Гекубы, ведь они без меня все здесь одичают!
— А с тобой? — строго спросил Крыжовский. — Что можешь ты один?
— Я не один, — возразил мальчик. — Художник Джон будет помогать мне. И еще Каркас. Он странный, но ко мне почему-то относится неплохо. Педро тоже незлой человек. Все они не злые! — последнюю фразу новоявленный миссионер выкрикнул и совсем тихо добавил: — А без меня они пропадут.
Возражать было бесполезно. Пошли объятия, слезы, советы, одним словом — проводы. Лира повязала на шею пажа пуховый шарфик и строго наказала беречь здоровье. Ангам Жиа-хп, сжав зубы, резким движением отломила большую, прямую как стрела ветвь и вручила ее другу со словами:
— Возьми на память. Кроме того, ею можно защищаться, все-таки это часть метасущества.
— А если станет совсем трудно, — добавил Стойко, — то беги к размышлятору. Вот запасной ключ.
— Спасибо! Спасибо! — твердил Литте, обнимая всех по очереди. — Прощайте!
— Никаких «прощайте»! — гудел капитан. — Мы скоро вернемся.
Появилась делегация зарян. Празднично наряженные пираты преподнесли улетавшим подарок — большую скатерть, сотканную Идой Клэр в часы ночных бдений. Сама Ида неожиданно скромно держалась в задних рядах, кружевная мантилья, против обыкновения, была по всем правилам накинута на голову и надвинута на самые брови, в попытках скрыть вспухающие следы харимадзе и шикагава.
— Будьте взаимовежливы! — напутствовал капитан провожающих, и те поспешили отойти.
В кустах растроганно шебуршали крысы. Трудно переживающие поражение лиргородцы из камышей следили, как отбывает в неведомые края их кумир.
Проводы грозили затянуться еще на сутки, но времени уже не оставалось. Звонки взыграли на самой высокой ноте, из-под кормы «Конан Дойла» пошел черный дым. Космоплаватели поспешно впрыгнули в люк, и тот громко захлопнулся.
— Так-то, — сказал Крыжовский, когда все расселись по местам возле уютного экрана кругового обзора. — С тревожным сердцем покидаю я Гекубу. Более всего меня волнует, что отдельные гекубяне недостаточно полно исправлены.