— Да.
— Каковы наши дальнейшие действия, товарищ майор?
Сиротин поглядел в окно. Опять пошевелил бумагами. Потом обернулся ко мне и, старательно избегая взгляда в глаза, сказал:
— Сдайте мне военные билеты и приходите сразу после обеда. Форма одежды парадная.
Я достал из кармана три военных билета и положил их на стол.
— Разрешите идти, товарищ майор?
— Да.
Я ушел.
Олеги ждали меня, сидя на лестнице. Я мог бы над ними подшутить, но в такой ситуации это сделала бы только последняя сволочь. И плевать, что они черпаки, а Олег Старший прослужил день-в-день двадцать один месяц. Пахали-то на равных.
Я тяжело облокотился о перила, чувствуя, как отпускает, отпускает, отпускает напряжение…
— Идите гладить "парадки", молодые люди. Мы отыграли наш дембельский аккорд. Кончилась музыка. Кто хочет танцевать от радости — пляшите так.
Не стали они плясать.
Да я и не ждал.
***
Новый дизайн штаба произвел сильнейшее впечатление на управление бригады. Некоторые сомневались поначалу, что это круто, но когда привыкли, стали даже хвастаться нашим штабом перед ракетчиками.
Но при первом же серьезном перепаде температуры сразу треснул потолок. Сразу и весь.
А стены начали пачкаться и осыпаться.
Шнейдер позвонил мне в Москву и сказал: Олежка, ты отмщен, я накапал Петровскому, а тот шепнул начальнику штаба про эту историю с краской. А НШ как раз изгваздал мундир об стену. На ближайшем совещании он поставил Сиротина смирно и при всем честном народе орал на него так, что звенели стекла.
А крестик, спросил я, косой крестик?
На месте, сказал Шнейдер, куда он денется, как же без него.
Это очень трогательно, сказал я. Слушай, Гена, только не бери дембельский аккорд. А то потом будет стыдно. Мне вот стыдно, что я сделал плохую работу, пусть и не по своей вине.
Наплюй, сказал Шнейдер, тебя никто не ругает, все считают, что ты натянул Сиротина по самые гланды, и очень радуются. Пока не испачкают мундир об стену — тут о тебе говорят пару слов. Но дело того стоило, уверяю.
Тем не менее, Шнейдер отказался брать дембельский аккорд.
Сказал, он же не я.
В смысле, не дизайнер.
ЭПИЛОГ.
После обеда нас встретил совершенно другой майор Сиротин. Он лучился добродушием и при этом был исполнен такой важности, будто совершал некое таинство. Майор сказал напутственное слово: мол, надеюсь, служба не прошла для вас даром, вы ее не забудете, и прочее, и прочее. При этом наши военные билеты он сжимал так, будто ему очень хотелось спрятать их в стол и заорать: "А теперь убирайтесь нести службу, негодяи!". Он, видимо, чувствовал, но осознать не мог, что сейчас на самом деле происходит таинство: майор отдает билеты — и мы ему больше не принадлежим.
Заканчивался ритуал пафосно: майор, крепко вцепившись в билет, интересовался, каковы планы товарища сержанта на гражданскую жизнь. Выслушав ответ, глубокомысленно кивал, пожимал сержанту руку и осчастливливал его "военником" с отметкой об увольнении в запас.
Олеги сказали, что продолжат учебу.
— А я буду работать в газете.
— Ну, это после института, — подсказал мне Сиротин.
— Я печатался и до института.
Сиротин захлопал глазенками. Мало кто из офицеров понимал, как это можно — работать в газете, не имея образования. Им-то погоны дали после училища, а я чем лучше? Начальник штаба, с которым я однажды разоткровенничался, посоветовал мне врать, да не завираться.
Зато мне верил Минотавр. Такой страшный, такой могучий, бешеный и… Такой по-детски беззащитный. Он верил.
Если я о чем и жалел, пожимая вялую руку Сиротина, так о том, что это не крепкая лапа Минотавра. Которого мне не увидеть больше никогда.
Выйдя из кабинета, я сунул "военник" в карман и направился вдаль по коридору.
— Ждем внизу! — сказал Большой.
Я, не оборачиваясь, кивнул и достал нож. Подошел к двери пятой комнаты. Присмотрелся. И нацарапал косой крестик точно на том месте, где он раньше был.
Не я его тут первым вырезал — не мне и закрашивать.
Мы с Олегами вышли из штаба, и я прямо у дверей рванул с шеи форменный галстук.
Армия кончилась.
***
Примерно за месяц до увольнения в запас я встретил у вещевых складов подполковника Миронова. Командир пушечного дивизиона, способного пару раз стрельнуть и уйти с огневой раньше, чем первый его снаряд поразит цель в пятидесяти километрах впереди — нес под мышкой газетный сверток, из которого торчали новенькие половые щетки. Миронов посмотрел на меня и вдруг сказал печально:
— Знаешь, парень, вот я целый подполковник, комдив и все такое. Но если бы мне двадцать лет назад объяснили, что я стану ходить со щетками и буду ответственным за туалет… Я бы сказал — ну его на хер, ребята!
Он знал, что мне на дембель уже скоро. А ему — нет.
Кажется, он мне завидовал.
А собственно, почему бы не сказать это сейчас? Да, прошло еще почти двадцать лет. Но такие слова никогда не вредно произнести вслух. Хотя бы как эпитафию нашей ББМ. И всем несчастным Вооруженным Силам СССР. И я скажу:
— Ну его на хер, ребята!
23 февраля 2007 года
ПРИЛОЖЕНИЕ 1.
— Шагом марш, — вяло скомандовал капитан.
Призывники так же вяло, не в ногу, пошли. Уже по-солдатски похожие в своих телогрейках, вязаных шапках и стоптанных зимних сапогах — так модно было "забриваться" из Москвы, — они старались выглядеть бодрыми и независимыми.
Я шел правее колонны, чуть сзади, в распахнутой куртке, пьяный и злой. Беспрестанно матерясь, без особой цели, просто выплевывая ругательства сквозь зубы.
Капитан старался не глядеть в мою сторону. Поставить меня в строй он даже не пытался.
Я был единственным на свете человеком, которому предстояло, по какой-то невероятной причине, еще раз отслужить в армии.
МУЖСКОЙ КОШМАР
что он, откуда, куда он ведетЭтот сон встречается во множестве вариаций. Есть только два общих правила. Во-первых, он тягостен. И во-вторых, хотя бы раз он посетит каждого, кто служил в армии и способен видеть (точнее, запоминать) сны.
***
Феноменом кошмара "снова в армию забрали" я заинтересовался в начале 1990-х, когда узнал, что это не моя личная проблема, а широко распространенное явление. Начал опрашивать людей, консультировался с психологами — результатом стала большая статья, датированная 95-м годом, которую в журнале "Men's Health" обозвали "Кошмар цвета хаки". С тех пор многое переменилось в моей жизни и моих снах.
Та статья утеряна, но основные тезисы я помню, они справедливы и для этого текста. И по-прежнему справедлив основной принцип дешифровки сновидений: "что ты чувствовал там, и как те ощущения соотносятся с реалиями твоей жизни?"
Об этом я и просил рассказать своих респондентов. Огрубляя и округляя, картину я получил однозначную. Все опрошенные утверждали: во сне их угнетала дикая, чудовищная несправедливость происходящего.
На вопрос: "А что тогда происходило в твоей жизни?" ответы были разные, от "ничего особенного" до "полная задница". Если отношения с респондентом допускали откровенный разговор, то вскоре выяснялось, что "ничего особенного" на поверку тоже задница, просто не самая уродливая. Или еще не усевшаяся человеку на лицо.
В общем, подтверждалась старая истина: во сне твое бессознательное сообщает, что оно думает о твоей жизненной ситуации.
Почему бессознательное выбирает именно такую систему образов, понятно. Для большинства граждан "действительная срочная служба в Вооруженных Силах СССР" оказывалась, как ни крути, опытом тягостным. Сравнимым, по моему личному определению, с "отсидеть два года по ложному обвинению".
Ни степень раскованности мышления, ни уровень культуры не влияют на глубинную, "нутряную" оценку службы. Кошмар "снова в армию забрали" равно привычен для сельского и городского жителя, работника и босса, интеллектуала и недалекого.
Резонен вопрос: какие сны видит человек, ушедший в армию охотно и сохранивший о службе только светлые воспоминания. Резонен, но ошибочен, потому что и "охотно", и "воспоминания" — термины, которые для бессознательного не значат ничего. Ты мог хотеть уйти в армию по сотне замечательных причин. И запомнить только хорошее, а дурное вытеснить — как вытесняет каждый индивидуум, близкий к клинической норме. Но об истинных причинах и истинных воспоминаниях расскажет только настоящий ты, просыпающийся во сне. Тот, который всё знает и всё помнит.
Про армию он всегда говорит два слова: "За что?!"
Надо учесть еще один момент. Ты мог быть натуральной "солдатской косточкой". Но ведь ты свое уже отслужил! Все долги отдал. И когда тебя во сне призывают по новой, разрешения не спросив, хвать за шкирку и — в ряды, слов может раздасться целых три: