— Ну и что? — сказал Харис. — Меня вон за кражу со взломом тоже оправдали.
— Не важно, какое тебе дело? — сказала Ма.
— Может, ему выговориться охота, — сказал Харис. — Облегчить душу.
— Ты посмотри на него, — сказала Ма.
Харис посмотрел.
— Теперь вижу, что я зря поднял эту тему, — сказал он.
Затем вернулся шериф. Велел, чтобы мы с Харисом выволокли матрасы на улицу. С крыльца мы наблюдали за тем, как он опечатывает дверь.
— Восемнадцать лет ты служил мне верным пристанищем, — запричитала Ма, очевидно, подражая какому-то сиу из кино.
— Вам бы грузовик найти не мешало, — сказал шериф.
— Мой сын служил на войне, — сказала Ма. — И смотрите, как вы со мной поступаете.
— Неужели я так сильно за ночь изменился? — сказал шериф и зачем-то приставил к лицу ладони. — Не узнаете? Вроде тот же, что был вчера. Вы мне это уже говорили. Я поблагодарил его за службу. Ищите грузовик. Иначе ваше дерьмо окажется на помойке.
— Вот как обращаются с женщиной, которая работает в церкви, — сказала Ма.
Ма с Харисом порылись в своем барахле, нашли чемодан, набили его шмотьем.
Затем мы отправились к Рене.
Я ехал и думал: «О, будет весело».
Впрочем, я думал не только это. Были и другие мысли.
Например: «Ах, Ма, я ведь помню тебя совсем молодой, в дредах. В те времена, я, наверное, умер бы со стыда, если б знал, во что ты превратишься».
Или: «Старая шизанутая ведьма! Ты ж меня вчера шерифу чуть не сдала. Совсем спятила?»
Или: «Мама, мамочка, дай я встану перед тобой на колени, дай расскажу тебе, что именно мы с Рикки Джи и Смелтоном натворили в Аль-Разе, а потом ты прижмешь к груди мою голову и шепнешь, что любой на моем месте поступил бы так же».
Когда мы переезжали мост через Рокочущий Ручей, я прочитал на лице Ма ее мысли: «Пусть только Рене мне откажет, я ей такое, на пуй, устрою, мало не покажется».
Но затем, бенц, когда мост остался далеко позади, и речная прохлада вновь сменилась привычной духотой, на лице ее было написано совсем другое: «О Господи, если Рене мне откажет при родителях Райна и я опять буду выглядеть в их глазах побирушкой, я умру, я просто умру».
Рене отказала Ма при родителях Райна, и Ма опять выглядела в их глазах побирушкой.
Но она не умерла.
Надо было видеть их лица, когда мы входили.
Рене офигела. Райн офигел. Мать и отец Райна офигели, но так старались этого не показать, что начали задевать предметы. Отец Райна опрокинул вазу, неуклюже рванувшись нам навстречу, изображая радость/гостеприимство. Мать Райна покачнулась и задела плечом картину, которую, однако, успела поймать и теперь держала, прижимая к своему красному свитеру, как младенца.
— Внучок? — съязвил я.
Ма опять вдруг на меня ополчилась.
— А ты кто думал? — спросила она. — Безногий карлик?
— Это Торгаша, да, — сказала Рене, протягивая мне малыша.
Райн кашлянул, метнув в Рене многозначительный взгляд, типа: мы же, кажется, договаривались.
Протянутый мне малыш изменил траекторию движения, неожиданно взмыв под потолок, словно там, у люстры, ему было безопаснее, чем на руках у родного дяди.
Меня это здорово задело.
— Совсем охуели, — сказал я. — Неужели думаете, я способен поднять руку на малыша?
— Попрошу в нашем доме не выражаться, — сказал Райн.
— Попрошу не указывать моему сыну выражаться ему, на пуй, или нет, — сказала Ма. — Он, между прочим, с войны вернулся.
— Благодарю за службу, — сказал отец Райна.
— Мы легко перейдем в гостиницу, — сказала мать Райна.
— Почему вы должны куда-то переходить, мам? — спросил Райн. — Пусть они в гостиницу отправляются.
— Мы в гостиницу не пойдем, — сказала Ма.
— Ты могла бы запросто пойти в гостиницу, мама. Ты же любишь хорошие гостиницы, — сказала Рене. — Тем более, за наш счет.
Харис — и тот возбудился.
— А что, гостиница звучит неплохо, — объявил он. — Даже и не припомню, когда в последний раз я прибегал к услугам подобного рода заведений.
— Ты хочешь сказать, что способна отправить родную мать, работающую в церкви, и родного брата, вернувшегося с войны со звездой героя, в какой-то клоповник? — спросила Ма.
— Да, — сказала Рене.
— Дай хоть малыша подержать, — сказал я.
— Только через мой труп, — сказал Райн.
— Мы с Джейн хотим подчеркнуть, что всегда поддерживали и продолжаем поддерживать наши доблестные вооруженные силы, — сказал отец Райна.
— Многие люди понятия не имеют, как много школ построили там наши солдаты, — сказала мать Райна.
— Людям свойственно зацикливаться на негативе, — сказал отец Райна.
— Как там в пословице говорится? — сказала мать Райна. — Не сломав старого, не построишь нового, да?
— Может, пусть подержит, — сказала Рене. — Мы же рядом стоим.
Райн поморщился, отрицательно завертев головой.
Малыш изогнулся, словно чувствуя, что судьба его повисла на волоске.
Поскольку все они были уверены, что я способен поднять на малыша руку, я представил, как поднимаю руку на малыша. А представив себя, поднимающим руку на малыша, я испугался, что действительно окажусь на это способен. Неужели у меня было такое в мыслях? О боже, нет, конечно. Однако тот факт, что у меня такого и в мыслях не было, еще не означал, что в решающий момент я этого не сделаю. Разве в недавнем прошлом я не оказывался в ситуациях, когда, не имея ни малейших намерений производить какое-то действие, я вдруг обнаруживал себя производящим именно это действие?
— Пожалуй, я не буду брать на руки малыша, — сказал я.
— Вот спасибо, — сказал Райн. — Это настоящий мужской поступок.
— А возьму-ка я лучше на руки вот этот кувшин, — сказал я, беря кувшин и укачивая его, как младенца. Из кувшина на их паркетный пол потекла солидная струя лимонада. А когда она иссякла, я выпустил кувшин из рук.
— Вы меня здорово обидели! — сказал я.
Не помню, как оказался на улице. Не шел, а почти бежал.
Потом меня снова занесло в тот магазин.
Там были два других парня, еще моложе, чем в прошлый раз. Может, старшеклассники. Я дал им бирку «MiiVOXМАХ».
— О, блин, ништяк! — сказал один. — А то мы думали, куда она подевалась.
— Уже списать собирались, — сказал другой, подходя с эспрессо и печеньем.
— Ценная? — спросил я.
— Ха, не то слово, — сказал первый парень, доставая специальную тряпочку из-под прилавка и смахивая с бирки пыль. Затем он положил ее под стекло на витрину.
— Что это? — спросил я.
— Проще объяснить, для чего, — сказал он.
— Ну для чего? — спросил я.
— Вообще-то, тебе, наверное, больше подойдет это, — сказал первый парень, подавая мне бирку «MiiVOXМIN».
— Я долго отсутствовал, — сказал я.
— Мы тоже, — сказал второй.
— Только что дембельнулись, — сказал первый.
Затем мы по очереди рассказали, кто где служил.
Оказалось, что с первым парнем мы служили практически рядом.
— Постой, так, может, ты и в Аль-Разе был? — спросил я.
— В Аль-Разе? Само собой, — сказал первый парень.
— Я в мочилове не участвовал, врать не стану, — сказал второй парень. — Только собаку однажды задавил, когда работал на вилочном электропогрузчике.
Я спросил у первого парня, помнит ли он козленка, выщербленную стену, орущего малыша в коляске, темный свод дверного проема, голубей, внезапно разлетавшихся из-под облупленного парапета, — мы это называли «голубиный взрыв».
— Я был в другой стороне, — сказал он, — ближе к реке. Где лодка перевернутая и еще эта маленькая семейка в красном, вечно мозолившая глаза.
Я отлично знал это место. Просто невероятно, сколько раз до и после голубиного взрыва я успевал заметить вдали, у самой реки, молящуюся, ползущую или убегающую фигуру в красном.
— А с собакой той нормально закончилось, — сказал второй парень. — Выжила, все о’кей. Мы с ней подружились даже. Потом вместе на электропогрузчике разъезжали.
В магазин вошла семья индейцев из девяти человек, и второй парень направился к ним с эспрессо и печеньем.
— Аль-Раз, надо же, — сказал я, зондируя почву.
— Ну, — сказал первый парень. — Хуже Аль-Раза у меня за всю службу ничего не было.
— Ага, и у меня тоже, однозначно, — сказал я.
— Я там здорово налажал, — сказал он.
У меня перехватило дыхание.
— Напарнику моему, Мелвину, — сказал он, — весь пах шрапнелью разворотило. Из-за меня. Надо было сообщить, а я тормознул. Там вроде праздник был — девчонки гуляли. Человек пятнадцать в магазине через дорогу. С детьми. Ну я и тормознул. А Мелвин поплатился.
Теперь была моя очередь рассказывать.
Я положил бирку «MiiVOXМIN» на прилавок, снова взял и снова положил.
— Щас-то у Мелвина тут порядок, — сказал он, постукивая двумя пальцами у себя между ног. — Дембельнулся, в универ поступил. Говорят, даже трахается.