Его беспокойный взгляд блуждал по библиотеке и наконец остановился на настроенном фортепьяно; тут ему пришло в голову, что у нее есть другие чувства, которые он может удовлетворить.
«Нашим душам нужна музыка, как телам — прикосновения». Мудрая куртизанка из пансиона, подумал он, грустно улыбаясь.
Сделав над собой огромное усилие, он выбрался из кожаного кресла. Рубашка и жилет были расстегнуты и висели на его голой груди, когда он шел к фортепьяно, разминая пальцы.
Устало сев на банкетку, он поднял крышку. Ощутив странный приступ тоски по той части самого себя, которая давно была утрачена, он осторожно коснулся клавиши, слушая, как одинокий звук тонет в колодце его души. Если она не хочет принять его прикосновение, он подарит ей музыку.
Клавиши из слоновой кости показались ему атласно гладкими. Он медлил, закрыв глаза, отыскивая в памяти самую любимую вещь, которую он знал, и надеясь, ради них обоих, что он все еще в состоянии излить свое сердце при помощи звуков…
Бел переоделась в халат и подошла к туалетному столику из красного дерева.
Этот поцелуй. О Господи!
Дрожащими руками налила она воды в таз и наклонилась, чтобы вымыть лицо перед сном, потерла его, пожалуй, излишне грубо, содрогаясь от слепого отчаяния человека, сражающегося с невидимым врагом.
Она не могла поверить, что сделала это. Как настоящая, закоренелая проститутка, она удовлетворила герцога Хоуксклифа таким способом… и герцог был так… так красив. Так красив в своей покорности, так красив в своем освобождении, так красив с этим светящимся туманом удовлетворения в темных глазах. Она не знала точно, зачем это сделала, но, кажется, ей хотелось проявить свою власть над ним. Пусть он считает ее шлюхой, но поймет при этом, что она в точности знает, как сделать так, чтобы его лицемерный фасад рухнул.
Итак, она соблазнила своего покровителя. Наверное, теперь ее положение избалованной, хорошо оплаченной любовницы упрочилось. Она будет богата. Ему это так понравилось, что он, пожалуй, захочет, чтобы она осталась в качестве его любовницы и после того, как он покончит с Долфом. Но уважать ее он уже не будет. После такого!
Она и сама себя не уважает и, наверное, уже превратилась в настоящую шлюху, поскольку даже не жалеет об этом. Она ощущала его плоть в своих руках, ощущала, какая она сильная, горячая и бархатистая. Ощущала ее вкус. Ощущала, как она отвечает на ее поцелуй, на каждое прикосновение…
Она задалась целью покорить его, а в результате обнаружила ужасающее одиночество собственного сердца, отразившееся в его уязвимом вожделении, — пустоту внутри, алчущую, его силы и нежности. А под конец все вопросы о власти были забыты. Целовать его, угождать ему, дарить ему наслаждение — этого было для нее достаточно, и такое положение было очень опасным.
Роберт. Она вздрогнула, крепко зажмурилась, потому что вода стекала с ее пальцев обратно в таз и удержать ее было невозможно, как и любовь. Она согнулась, держась за живот и стараясь подавить мощную волну страстного вожделения к нему, вызывающего у нее физическую боль.
Он не должен знать об этом. Она не должна этого чувствовать. Куртизанка не может влюбиться, иначе она погибла.
Она добралась до кровати и легла, положив руки на глаза, чтобы удержать подступившие слезы.
И тут снизу донеслись первые ноты, искушающие, вопрошающие, точно первый поцелуй в ту ночь у Харриет. Она слушала затаив дыхание. Музыка звучала все громче, и Бел все сильнее поддавалась ее очарованию. Она слушала, впитывая каждую ноту, как если бы от этого зависела ее жизнь.
Он играл виртуозно. Соната была слишком сложна для нее, она бы не смогла ее исполнить. Это была нежная, мрачная, медленная и величественная музыка, которую мог сочинить только Бетховен.