Тут скаредные мысли поослабли, от сердца отлегло, и Долгополов только в этот миг осознанно почувствовал себя в неминуемой опасности: разбойники, глухая ночь и лес дремучий, набитый медведями, волками, лешими. Узенькие глазки его расширились навстречу страху и стали круглы, как у филина, слух обострился, душа сжалась. Долгополов сроду не бывал в ночном лесу и со всех сторон ждал на свою голову погибели.
- Максим! Макси-и-им! - неистово взывал Долгополов.
Эхо звонко гудело во всех концах. Ответа не было. Дождь давно перестал, ночные ветерки шумели по верхушке леса.
Мало-помалу успокаиваясь, купец начал подрёмывать. "Нет, спать не можно, черти замучают, лесовик придёт - душу вынет..." Покряхтывая и разминая поясницу, он встал, отломил сук, обвёл им по земле вокруг себя черту, приговаривая: "Бог в черте, чёрт за чертой", - опять сел на пень, окрестил воздух со всех четырёх ветров, затем вяло позевнул, голова его упала на грудь. Засыпая, он вдруг услыхал: "Максим, Максим!" - будто спустя большое время передразнили его. Он открыл глаза и во весь голос закричал:
- Макс-и-м!.. Я ту-та-кааа!!!
Только эхо сонно пробубнило, и никто не ответил Долгополову. Он слабо удивился, но испугаться не успел: глаза его опять смежились, всё исчезло вокруг.
Г л а в а II
МЕСТЬ МУЛЛЫ. ПАДУРОВ И ДРУГИЕ.
КОНЕЦ ЯИЦКОГО ГОРОДКА. ПОЛУДЕРЖАВНЫЙ ВЛАСТЕЛИН
1
Узнав, что Пугачёв оставил Берду и принял путь к Переволоцкой крепости, князь Голицын приказал подполковнику Бедряге эту крепость занять и выслать разъезды к крепости Ново-Сергиевской. А Рейнсдорпу было предписано наблюдать за всем течением Яика и занять войсками слободы: Бердскую, Каргалинскую и Сакмарский городок. Но, под впечатлением неудач во время осады, Рейнсдорп продолжал находиться в бездействии и приказа в полной мере не исполнил. Даже Берда не была занята его войсками. Пугачёв этой оплошностью губернатора впоследствии воспользовался.
Пройдя вёрст пятьдесят от Берды, он вдруг встретил до тридцати человек лыжников из разведки Бедряги. Это испугало Пугачёва.
- Нет, други мои, - сказал он, - этим местом нам не пройтись, видно и тут у них много войска, как бы не пропасть нам всем.
Повернули назад, опять в сторону Оренбурга. Шли не быстро, потому что дороги были убойные: то раздрябшие сугробы, то по колено коням грязь. Бросили три пушки для облегчения. Лица спутников Пугачёва были грустны. Желая как-нибудь подбодрить людей, он сказал вполусерьёз, вполушутку:
- Если нам в здешнем краю не удастся, пойдём, детушки, прямо в Питенбург. Чаю, наследник мой, Павел Петрович, нас встретит там...
Атаманы упорно молчали. Их даже удивили такие несуразные о Петербурге речи. Всей армией ночевали на хуторе проводника казака Репина.
Снег быстро таял. Всю ночь с крыш дружная капель била. По оврагам бежали мутные шумливые потоки. Полным ходом шла весна.
Пугачёвцы сознавали, что они почти со всех сторон окружены голицынскими отрядами.
- Теперича мы, Пётр Фёдорыч, словно бы в шашки с Голицыным играем, чрез силу улыбаясь, сказал Шигаев. Они сидели в хате за столом, ели кашу. - Как бы нас с тобой, батюшка, в нужник не запер Голицын-то...
- Не моги ты, Григорьич, об этом и думать, - угрюмо возразил Пугачёв. - Лучше прикинем-ка, детушки, куды таперь пойдём.
- Пойдём в Каргалу, Сакмару да на Яик. А с Яика спустимся на Гурьев городок*, там добудем провианта, - отвечали ближние.
_______________
* На северном берегу Каспийского моря, при устье реки Яика
(Урала).
- Да можно ли отсидеться-то в Гурьеве? - усомнился Пугачёв.
- Конешно дело, долго там сидеть несподручно будет, - отвечали атаманы.
- Я бы вас на Кубань провёл, - раздумчиво сказал Пугачёв, - да таперь как пройдёшь? Крепости, мимо коих идти, врагом заняты, в степу ещё снега, да и провианту маловато у нас... Пожалуй, и не пройдёшь таперь...
Никто не знал, куда идти, как от беды спасаться. Падуров тоже играл в молчанку.