Можно только предположить, что в некий момент – незадолго до Илариона, – первобытная мифология стала более осмысленной, и явно фантастические сказания сменились «былинами». Именно такая мифология предшествует любой письменной литературе, не только русской. Это тот этап развития культуры, когда из множества вариантов мифического летописания первичный автор выбирает любые нравящиеся ему (или его заказчику, князю) эпизоды и компилирует их в некое связное повествование. А «связать» его можно любым способом, хотя бы проставляя даты от Сотворения мира. Причём, как мы покажем это дальше, даты могли вписать переписчики много позже составления самих текстов.
Компиляция же, сводящая воединоразноречивые мнения, непременно содержит возможностьразных толкований. В итоге любой будущий исследователь оказывается невольной жертвой мифов, поскольку, как пишет А. Л. Никитин, «изучая алогичные системы идеологизированных легенд, он вынужден полагаться только на логику собственного анализа текстов». А поскольку исследователей обычно много, то на следующем этапе из одного текста появляется целый пучок зачастую абсолютно разных толкований, что и показала нам вся история изучения ПВЛ, от Шахматова до Никитина.
Возникают вопросы. Насколько правильно определено время создания первой редакции ПВЛ? Можно ли предположить, что изначально в Печерском монастыре существовал только один список ПВЛ, что находился он под контролем непосредственно киевских князей, что его не переписывали, изничтожая текст-предшественник? А если переписывали – то сколько было последовательных списков и редакций, и в какие периоды? Когда и как окончательно слагались «варяжские» новеллы о Владимире, Ярославе и Святополке? Как все они соотносятся с той исторической действительностью, которую плотно закрывают от нас явные легенды? На все эти вопросы мы никогда не получим ответов, ибо никаких новых письменных источников об этом периоде русской истории уже никогда не будет обнаружено в архивах; не даст их и археология.
А какими источниками располагал или мог располагать Иларион, работая над своими текстами? Ведь, хотя в них имеется большое количество цитат и заимствований из книг Священного Писания, Хроники Георгия Амартола и его Продолжателя, Толковой Палеи, Хронографа особого состава, Мефодия Патарского и ряда других сочинений, всё же эти заимствования не есть источники сведений Илариона. Это материалы, дополняющие его собственные тексты, посвящённые непосредственно русским событиям. Откуда он о них знал? Понятно, что в условиях многонационального торгового и ремесленного Киева с его боярской и княжеской знатью различные рассказы, предания, легенды, исторические анекдоты могли циркулировать в среде горожан и аристократии как в устной форме, так и в составе различного рода сборников типа фаблио и фацеций [7] .
У автора летописи могли быть любые источники, и правдивые, и фантастические. Но ведь он их ещё и творчески перерабатывал! Так, в новеллу о походе Олега на Царьград вставлены имена послов и статьи, взятые из договора греков с «русью» (полагают, от 911). Иларион, не изменяя текст самого договора, внёс в новеллу список русских городов, пользующихся торговыми льготами в его время: Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч. Это, конечно, можно считать документальным свидетельством. Но тут же читаем:
«И повелел Олег своим воинам сделать колёса и поставить на колёса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: „Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь“. И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено.